Разведка боем - Василий Звягинцев Страница 46
Разведка боем - Василий Звягинцев читать онлайн бесплатно
– Да что ты меня агитируешь? – удивился Новиков. – Это ж я твой идейный отец и учитель. Ради бога – сумеешь эту кодлу живьем захватить, делай, что хочешь. Военно-полевой суд учини или на усмотрение народного веча передай. Я о другом размышляю. Мне интереснее до корней добраться. А так что ж, почему и не побаловаться?
Андрей обсуждал с Сашкой детали и все больше убеждался, что замысел вполне реален. Не только по чисто военным параметрам, а просто психологически. Тут ведь что важно – в двадцатом году и у рядовых, и у командиров стиль мышления принципиально иной, чем к концу века. Это они уже отметили во время боев в Таврии. Никто понятия не имеет о тактике спецназа, о действии малых групп в уличных боях и внутри зданий. Оказавшись под внезапным ударом неизвестного противника, да еще и спросонья, защитники Кремля инстинктивно будут сбиваться в кучу. Все, кто не потеряет голову совершенно, станут стремиться организовать оборону на заранее намеченных рубежах и позициях, группироваться вокруг взводных и ротных командиров. И правильно, их так учили.
Но тем самым они полностью отдадут инициативу атакующим, для которых чем плотнее боевые порядки противника, тем лучше.
Само собой, ничего не зная о тактике и целях напавших, красные командиры не смогут предпринять разумных контрмер. А если вовремя приоткрыть одни из ворот, многие защитники с удовольствием разбегутся…
И все это пока даже без учета подавляющего огневого превосходства. Три-пять автоматов в скоротечных схватках на лестницах, в коридорах и многочисленных внутренних двориках куда эффективнее, чем полсотни трехлинеек. Да ведь, и кроме автоматов, есть еще много всего…
Как это обычно с ним бывало, Андрей уже зрительно представлял планируемую операцию.
Ночь, темнота, туман, желательно – ветер посильнее. Забросить кошки на стены в нескольких местах сразу. Через ноктовизоры караульные, если они вообще окажутся на стенах и башнях, будут как на ладони, а рейнджеры останутся невидимками. Пока будет возможно – работать без шума, ножами и штыками…
Он вообразил, как бежит с автоматом наперевес по длинному-длинному коридору, распахивает ногой пятиметровой высоты дверь в зал, где заседает ЦК или Совнарком. Отчего-то во всех фильмах про революцию съезды и прочие сборища проходили непременно глубокой ночью. Словно на них собирались какие-то морлоки…
Очередь в потолок, сверху – дождь штукатурки и хрустальных подвесок от люстр. «Которые тут временные – слазь…»
Очень эффектно. Какою мерою мерили, такою и отмерилось вам.
Глядишь, новый, а может, и тот же самый Эйзенштейн уже про это фильм снимет. Или про штурм Зимнего не он, а Эрмлер расстарался?
– Хорошо, Саш, считаем, что идея принимается. Только так – ты работаешь на ее практическое осуществление – рекогносцировку провести, расположение постов узнать, хоть примерную численность гарнизона… А я со стороны посматривать буду – вдруг да и клюнет кто?
Слышно было, как Шульгин громко плюнул снизу вверх в открытую форточку.
– Знать бы только – существуют ли вообще те, о ком ты думаешь, и если да, то не в состоянии ли они читать наши замыслы, как прошлогоднюю газету?
– Почему – прошлогоднюю? – не понял Новиков Сашкиной ассоциации.
– Ну, без особого интереса, потому что и так все давно известно.
– Изящная посылка. Только, исходя из нее, лучше сразу мешки в охапку и – на Палм-Бич…
– А вот этого не дождутся. Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса. Еще коньяк будешь или я допью?
– Не буду, и тебе хватит. Ложись, утро скоро, хоть часика четыре соснем…
Сразу после заседания Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ульянов-Ленин уединился в своем кабинете. Возвращаться в кремлевскую квартиру ему было омерзительно. Две маленькие комнатки, обставленные сиротской мебелью и общество Наденьки казались сейчас непереносимыми. В кабинете гораздо лучше. В том самом, известном всему прогрессивному человечеству по миллионам открыток, картин и фотографий. Но сейчас кабинет выглядел совсем не по-музейному. Стол завален грудами бумаг, советскими и иностранными газетами, на единственном свободном углу – тарелки с остатками позднего ужина, стакан с остывшим чаем. Лампа под зеленым стеклянным колпаком освещает не все помещение, в углах кабинета притаился мрак. Мрак и за окнами, только где-то вдалеке светит сквозь туман одинокий раскачивающийся фонарь. Если бы открыть створку рамы – был бы слышен и тоскливый скрип жестяного абажура. Моросящий дождь постукивает едва слышно по козырьку подоконника. Отвратительно, противно, тоскливо на улице, а особенно – в душе.
Ильич раздраженно кружил по кабинету, от стены к стене, потом к окну, потом снова поперек и по диагонали.
Правильно писал этот мерзавец Аверченко: «Власть хороша, когда вокруг довольные сытые физиономии, всеобщий почет и уважение. А если сидишь за каменными стенами, под охраной китайцев, латышей и прочей сволочи, и нос боишься на улицу высунуть – какая же это власть?»
Кажется, у него немного по-другому написано, да какая разница? Главное, что по смыслу совершенно верно. На самом деле, мечтая всю жизнь о безраздельной власти над Россией, он имел в виду совершенно другое – воображал себя на месте Александра, потом Николая… Во главе великой, по-настоящему демократической, без дурацких буржуазных штучек России. Без похабного парламента, продажных газетенок, омерзительных обывателей, воображающих, что их жалкие права что-то значат. Но с теми великолепными удобствами жизни, библиотеками вроде лондонской, где можно читать миллионы бесцензурных книг, с дешевизной квартир и чистенькими пивными. И безукоризненным порядком, и вышколенной полицией, когда король имеет возможность кататься на велосипеде по аллеям общедоступного парка, а культурная публика отводит глаза, уважая его «частную жизнь». Вот какой судьбы для России и какой власти для себя он хотел.
Но здесь сразу же все пошло наперекосяк. Как там у Пушкина: «Догадал меня черт родиться с умом и талантом в России».
Ленин остановил свой суетливый бег по противно трещащему и поскрипывающему паркету. Уперся лбом в оконное стекло, словно стараясь рассмотреть что-то в слякотной ночной темноте, но увидел лишь свое смутное отражение.
Нет, все поначалу получалось совсем неплохо. Скорее, даже хорошо.
Всю его жизнь ему удавалось абсолютно все. Да он и не сомневался никогда, что должно быть так, и только так.
Он всегда знал, что любая его идея, любая мысль обладает невероятной, почти сверхъестественной силой, имеет свойство непременно воплощаться в реальность.
Как всякий великий человек, Ленин пребывал в непоколебимой убежденности в собственном предназначении, в своем праве распоряжаться судьбами мира и населяющих его людей, ничуть не интересуясь их собственными желаниями и намерениями. Люди вообще интересовали его только в одном смысле – являются ли они его сторонниками или нет. Если их взгляды расходились с его собственными хоть в малом, человек превращался в злейшего врага, по отношению к которому переставали существовать какие-либо принципы. Независимо от того, какие отношения связывали их в прошлом.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments