Черные клинки. Ветер войны - Евгений Перов Страница 45

Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Ушибы и ссадины, ожоги от солнца, пекло днем, холод ночью, протертая до дыр одежда, вечно норовящие залезть в глаза и рот мухи, вонь, жажда, тухлая еда, мелкие стычки с Сабиром, постоянный страх, а самое ужасное – понимание, что худшее еще впереди и назад пути нет.

Они все шли. Одна нога, затем вторая. Одна… вторая.

Перед тем как скрыться за горизонтом, солнце окрасило небо в розово-пурпурный и засыпало багрянцем пару случайных облачков. Пулий смотрел на закат, удивляясь тому, как мог считать это зрелище красивым в их первый с Ивой день здесь.

Ива.

И дня не прошло, чтобы его мысли не возвращались к ней. И ночи не минуло, чтобы она не явилась ему во сне. Иногда она плакала кровавыми слезами и просила вернуться. Иногда называла трусом и проклинала. Порой – наклоняла голову и требовала нанести удар, тот, на который он так и не решился. Но хуже всего было, когда она просто стояла и смотрела тем самым взглядом, со смесью укора и нежности. А прошлой ночью Пулий увидел ее мертвой. Стервятники исклевали ей глаза и щеки, а шакалы выгрызли внутренности.

Остались ли от нее сейчас хоть кости? Сколько дней прошло? Он попытался сосчитать, но быстро сбился. Пулий помотал головой, сдерживая слезы. Не слишком успешно, как и всегда, когда думал о ней.

– Скучаешь по своей женщине?

От неожиданности Пулий вздрогнул. Далила протянула ему бурдюк с водой. Вторую девушку только что очередной головорез увел в «любовный шатер» (так бандиты прозвали палатку для своих утех). Ахим свернулся калачиком и безмятежно спал, утомленный тяжелым переходом. Сабир сидел угрюмой горой, погруженный в собственные мрачные мысли. Братья вели тихую беседу на родном языке. Молчун изучал небо.

Пулий вытер глаза и взял мех. Он сделал большой глоток.

– Да, то есть, нет… Все сложно.

– Я тоже скучаю по Серрану, – сказала девушка, и ее глаза подернулись легкой дымкой воспоминаний, а уголки губ на миг приподнялись. Но тут же в больших глазах заблестели слезы.

Пулий передал бурдюк дальше, Сабир выхватил, едва не оторвав руку.

– Твой парень?

Далила кивнула. Всхлипнула и утерлась плечом.

– Он охранял караван.

Дальше можно было не рассказывать. Пулий уже знал о том, что все наемники, сопровождавшие купцов, погибли. Значит и парень Далилы пал в том бою. Умер как мужчина, защищая свою возлюбленную… а не обрекая ее на одинокую смерть от жары или хищников.

Снова и снова Пулий прокручивал в голове череду событий до того момента, когда он, трус последний, сбежал от ответственности за свои поступки. Если бы только вернуться назад! Он мог пройти мимо проклятых эльфийских ворот и искать спасения на болотах. Оказавшись в пустыне, мог пойти в другую сторону – возможно сейчас они были бы в гномьем городе. Мог…

Тут вернулся головорез, таща за волосы подругу Далилы. На ее щеке красовался свежий синяк. Он швырнул девушку к остальным пленникам.

– Эй, у этой шлюхи кровь между ног, – обратился он к стражнику. Сегодня это опять был одноухий бородач. – Все знают: нельзя трахать бабу, когда у нее лунная кровь – не то первенец уродом родится.

Одноухий оскалился.

– Тебе-то что за разница? Твой по-любому уродом будет. Не сомневайся! И первый, и второй, и десятый. Папаша-то – страхолюдина, каких поискать.

Одноухий был недалек от истины: тот бандит, пожалуй, вошел бы в список из десяти самых уродливых людей, надумай Пулий такой составить. Нос – что картофелина здоровая, уши торчком, лоб плоский, скошенный, один глаз – с красным вывернутым наружу веком.

Второй охранник громко заржал. На его беду, он только что откусил большой кусок колбасы, который не успел проглотить. Толстяк поперхнулся, закашлял, согнувшись почти пополам, и его лицо стало фиолетовым. Пулий успел испытать мимолетную надежду, что ублюдок задохнется, но тут Одноухий саданул друга кулаком промеж лопаток. Изо рта толстяка вылетел застрявший кусок, к лицу вернулся обычный желто-серый цвет.

– Я возьму другую, – вытаращил свой налитый кровью глаз Плосколобый.

Одноухий посмотрел по сторонам.

– Валяй. Только заплатить не забудь.

Плосколобый нахмурился.

– Это ж с какого еще хрена?!

– Две девки – две оплаты, – Одноухий даже бровью не повел.

Глаза бандита полезли на его плоский лоб, а изуродованное веко задергалось.

– Но я ж ничего не сделал.

– Твои проблемы. Две девки – две оплаты, – Одноухий положил ладонь на рукоять кинжала.

Плосколобый забормотал на гномьем. Догадаться, что это ругательства, было несложно. Взгляд бандита метался между Далилой, клинком Одноухого и его напарником. Толстяк, как бы невзначай, достал собственный кинжал, отрезал им от колбасы тонкий ломтик, который отправил в рот.

– Тогда гони мои деньги обратно, – Плосколобый облизнул губы.

Одноухий начал привязывать Нар к кольцу, не сводя глаз с уродца.

– Ты заплатил за девку и получил ее. Ну, а коли у тебя не встал – проблемы твои, не мои.

Ноздри на картофельном носу Плосколобого раздулись. Бандит зыркал глазами. Его рука потянулась к поясу. С одной стороны были ножны, с другой – кошелек. Пулий затаил дыхание. Толстяк бросил свою недоеденную колбасу на землю, но кинжал не убрал, наоборот – перехватил поудобнее.

Плосколобый снова выругался, подумал, наконец плюнул в ноги Одноухому и выудил монету из потертого кошеля.

– Каждому, – Одноухий указал на своего пухлого напарника, который угрожающе стоял с обнаженным клинком.

Плосколобый побагровел, его лицо стало точь-в-точь в цвет заходящему солнцу. Но, поняв безысходность своей ситуации, он достал еще одну монету.

– Боги вас обоих покарают, – злобно процедил он.

– А тебя покарает Гнут, если не поспешишь, – парировал Одноухий. – Живее давай!

Плосколобый подошел к Далиле. Его лапа легла на плечо девушки. Та встрепенулась. Пулий посмотрел на лицо Нар со свежим синяком. На дрожащие губы Далилы. На ухмыляющуюся рожу бандита. Как же хотелось быть хоть чуточку смелее.

Всего лишь капля мужества отделяет честь от бесчестия.

– Оставь ее, – громко сказал Пулий, встав на ноги.

Или капля глупости.

Едва слова соскочили с губ, как он раскаялся в них. Но было поздно – негодяи, каждый страшнее и опаснее предыдущего, уставились на него тремя парами глаз. И там, где обычно у людей таится капелька милосердия и сострадания, у этих не было ничего похожего. Лишь злоба и жажда крови.

Пулий сглотнул.

– Оставь ее, – повторил он, с удивлением обнаружив, как крепок голос.

На этот раз на него посмотрели все вокруг. Даже Сабир, его вечный обидчик, и тот глядел с одобрением. Люди любят смотреть на храбрецов. Хотя… они не прочь посмотреть и на то, как храбрецам ломают ребра.