Тени войны - Алекс Орлов Страница 45

С яростью, достойной дикой свиньи, немолодая грузная женщина подпрыгнула, как резиновый мяч, и повисла, вцепившись в одежды двоих единомышленников. Те качнули животами раз, другой и, сметая все на своем пути, упали на расставленные торговцами товары.

Толпа резко активизировалась, и несколько добровольцев из народа принялись самозабвенно избивать виновницу. Ее коллеги, в свою очередь, обиженные скоропостижной порчей товара, сами подняли дикий скандал и начали бить обоих, и без того ушибленных патриотов. В конце концов возникли два враждебных лагеря.

Граждане сразу оживились и, радуясь предоставившейся возможности выбить ближнему глаз, не стеснялись в средствах. Стражники, в силу своей малочисленности, тщетно пытались навести порядок. Очаг драки разрастался, как эпидемия дизентерии, и спустя пару минут втянутыми в баталию оказались даже двое слепых нищих. Они уверенно работали своими длинными и увесистыми костылями, стараясь, видимо, отомстить зрячим за свою неполноценность.

«Бум-бум-бум» — загрохотало над побоищем. Железные барабаны извещали о приближении императора, Безобразие сразу прекратилось само собой.

Парализованные, как будто застигнутые врасплох восходом Бонакуса, ободранные и вывалянные в грязи подданные с чувством глубокого удовлетворения и восторга взирали на приближавшуюся процессию с носилками императора.

По обе стороны от носилок шла охрана. В короткорукавных кольчугах из железных бляшек, которые служили в империи монетой, охрана представлялась стаей откормленных карасей. Правда, шлемы на этих карасях, изготовленные из голов гигантских морских змей, выглядели устрашающе.

Телохранители шли размеренным шагом, и только бегавшие в щелях шлемов зрачки да руки, напряженно сжимавшие иглы, выдавали их постоянную готовность к любым неожиданностям со стороны толпы.

Народ расступался, освобождая дорогу процессии. Самыми первыми шли десять барабанщиков, за ними дюжина тучных кастрированных рабов, разукрашенных перьями, цветами и ленточками.

Далее следовал сам Тро в закрытых носилках, обтянутых серебристой тонкой материей, к которой было пришиты множество жемчужных шариков, так что они создавали диковинный мерцающий орнамент. Волокли носилки здоровенные слуги из вольных. На их голых торсах бугрились напряженные мышцы, а по лицам стекали капли пота.

За носилками впритык семенил на кривых ногах Худина. За личным рабом императора тянулась кавалькада придворных, все на белых и желтых буйволах.

Не успело все это сверкающее великолепие остановиться, как вдруг одинокий крик заставил всех повернуться в противоположную сторону:

— Иде-е-ет! Ахха идет!

Из-за холма, пыля и пестрея парадными флагами, выходило войско, а точнее, все, что осталось от экспедиции нарвада Аххи. Внимание собравшихся было отвлечено от императора, который тем временем, поддерживаемый Худиной, выбрался из чрева носилок и сошел на землю, мгновенно окруженный построившимися в каре телохранителями.

Он сам, как и весь народ вокруг, со все возрастающим любопытством пытался разглядеть подробности. Пока это было трудно сделать — мешали пыль и расстояние. Но старому императору казалось, что он видит своего доблестного Ирри — любимого сына, который вернул ему покой и радость в жизни.

Колонна приближалась быстро, и уже можно было разглядеть, что Ирри, по крайней мере в первых рядах, нет. Не было и в последующих.

Глаза Тро застлали счастливые слезы, к горлу подступил ком — старик очень разволновался от радости. Он ведь так переживал за сына! Вот он видит, как его молодой и красивый Ирри вырвался на своем белоснежном буйволе вперед. Да-да, он спешит обнять своего отца. Но проклятая старость, слезы жгут глаза, не дают рассмотреть дорогие черты.

— Худина! Ты видишь?! Это Ирри!.. Мой сын жив!.. Мой Ирри…

Худина смотрел широко раскрытыми глазами, ничего не понимая, то на приближавшегося всадника, то на императора.

— Сын мой… — прерывающимся голосом продребезжал Тро и, протянув вперед руки, сделал шаг.

Худина наконец понял весь смысл происходящего и в ужасе закрыл лицо руками.

Ахха легко соскочил с буйвола и, подбежав к императору, упал у его ног на колени.

— Ирри…. — Император тронул Ахху за плечо. — Ты-ы?!.. А где Ирри?!

Где мой Ирри?! — закричал Тро тоскливо, как умирающее животное. Этот крик заставил напрячься вокруг все живое. — Говори!.. Нет-нет!.. Молчи!.. Я доверил тебе самое дорогое, а ты… Ты предал меня! — В голосе императора послышалась угроза, — Я… я… А-а-а! — Тро ухватился рукой за сердце, закачался, как старый шалаш под ветром, и, будто рассыпаясь, рухнул на землю.

Худина бросился к своему упавшему господину. Подбежал лекарь, несколько придворных с испуганными лицами, но через полминуты все они отошли на шаг и стояли теперь, низко опустив головы.

Худина не плакал, но лицо его дергалось, а огрызки ушей стали бледно-серыми. Ахха тем временем поднялся с колен и невозмутимо принялся отряхивать штаны. Все происходящее здесь его, казалось, уже не интересовало вовсе.

Нарвад преспокойно взобрался на спину своего скакуна и вяло махнул рукой, призывая отряд следовать за ним. Колонна, чуть-чуть отвернув в сторону и потеснив толпу, обошла скучившуюся в растерянности свиту уже не существующего императора. Вдруг Худина, сориентировавшись первым, бросился к Аххе и, уцепившись за стремена, завопил:

— Да здравствует император! Ура! Ура! И все окружающие, будто ожив, задвигались. Охранники и вся свита быстренько пристраивались в хвост колонне. Сверкающие носилки тоже качнулись и поплыли вслед за новым императором. Бывший нарвад и новый правитель хозяином входил в богатый Тротиум. Главная улица по обе стороны была забита народом, кричавшим на все лады:

— Слава!.. Да здравствует!.. Во веки веков!..

Последние хмельные и ободранные в драке горожане ушли от главных ворот, и там, среди битых черепков, раздавленных фруктов, тряпок и выбитых зубов, на пыльной дороге лежал всеми брошенный Тро.

Было жарко, и в воздухе над телом вились зеленые мухи. А голодные полудикие псы, хоть и осторожно, все же сужали свои круги, повизгивая от предвкушения славного пира.

Ахха сменил резиденцию императоров и жил теперь на другом конце города — не в сумрачном родовом замке, а в белом, словно мел, дворце, который утопал в зелени и имел просторные и светлые залы.

Весь уклад придворной жизни изменился с приходом нового императора.

Четыре сотни покалеченных рабов Ахха оставил — лишь отменил «живой ковер» из потных животов. Худина был удален на кухню. Враги бывшего раба-фаворита ликовали, но и они, чванливые вельможи, не были особенно обласканы. Теперь ценность того или иного придворного определялась его военными заслугами или же, на худой конец, количеством пожертвований на нужды армии.

Ахха не устраивал пышных выходов в тронный зал. Он ежедневно встречался только с Моххадом, ставшим теперь нарвадом империи, с Сейком, поставленным во главе канцелярии, и еще с Заппой — начальником охраны. Видеть остальных Ахха вовсе не хотел, и они целыми днями просиживали в залах первого этажа, надеясь хотя бы случайно увидеть императора и обратиться к нему с какой-нибудь просьбой.