Делириум - Лорен Оливер Страница 45

Больше всего поражает то, как быстро опустел Диринг-Хайлендс. Здесь до сих пор можно увидеть разбросанные на траве перед домами ржавые игрушки, а на подъездных дорожках — припаркованные машины, правда, большинство из них лишены металлических и пластиковых частей и напоминают трупы обглоданных стервятниками животных. Вообще весь район похож на брошенное хозяином животное — газоны зарастают, а дома постепенно врастают в землю.

Обычно мне всегда становится не по себе, когда я оказываюсь неподалеку от Хайлендс. Говорят, это не к добру, все равно что гулять по кладбищу. Но сегодня, когда я все-таки добралась сюда из жилых районов, мне так радостно, что хочется танцевать джигу. Вокруг так темно и тихо, никто тебя не видит, никаких голосов или топота шагов. Рейдеры сюда еще не добрались. А может, и вообще не доберутся.

Теперь, когда не надо все время прятаться в тени и прислушиваться к собственным шагам, я решаюсь идти быстрее. Диринг-Хайлендс — довольно большой район, это лабиринт похожих друг на друга извивающихся улочек, а дома нависают со всех сторон в темноте, как плывущие по суше корабли. Газоны с годами совсем заросли, деревья тянут к небу узловатые ветки, и при свете луны отбрасывают на тротуар искривленные тени. На Лилиак-вей я заблудилась — умудрилась сделать полный круг и дважды пройти через один и тот же перекресток, — но, свернув на Тэнглвайлд-лейн, я вижу за деревьями в отдалении смутный источник света. Понятно — я у цели.

Рядом с дорогой на погнутом металлическом столбике прикреплен старый почтовый ящик. На одной его стороне еще можно различить черную букву «X». Тэнглвайлд-лейн, дом сорок два.

Понятно, почему для вечеринки выбрали именно этот дом. Он стоит на приличном расстоянии от дороги и со всех сторон окружен деревьями, деревья растут так густо, что я невольно думаю о черных дебрях за границами города. Идти по подъездной дорожке жутковато. Я не спускаю глаз с источника света. По мере того как я подхожу ближе к дому, свет рассеивается, становится ярче, и я понимаю, что его источник — два окна в доме. Окна, должно быть для маскировки, завешаны какой-то тканью. Но это не работает — я вижу в доме движущиеся тени. Музыка звучит очень тихо, я даже не слышу ее, пока не поднимаюсь на крыльцо дома. Приглушенные вибрирующие аккорды, как будто бы пробиваются из-под пола. В этом доме наверняка есть подвал.

Я так стремилась поскорее сюда попасть, а теперь держу потной ладонью ручку двери и торможу. Я не очень-то задумывалась о том, как заставить всех быстро покинуть дом. Если войти и закричать о рейде — начнется паника. Все разом бросятся к выходу, и тогда уже не останется шансов незаметно вернуться домой. Кто-нибудь что-нибудь да услышит, нагрянут рейдеры и всех нас повяжут.

Делаю в уме поправку: «Их всех повяжут».

Я не такая, как те, кто по ту сторону двери. Я не одна из них.

Но потом я вспоминаю Рейли, вспоминаю, как судорога пробежала по его телу и он затих навсегда. Я не из тех, кто это с ним сделал, и не из тех, кто на это смотрел. Даже Ричардсоны не попытались спасти Рейли, а ведь это был их пес. Они даже не потрудились прикрыть его, когда он умирал.

Я бы никогда так не поступила. Никогда в жизни. Даже после миллиона процедур. Он был жив. У него билось сердце, он дышал, он истекал кровью, а они оставили его на улице, как мешок с отбросами.

«Они». «Я». «Мы». «Их»… Местоимения рикошетом носятся у меня в голове. Я вытираю ладони о штаны и открываю дверь.

Хана говорила, что вечеринка будет скромной, но по мне, так сейчас народу куда больше, чем в прошлый раз. Может быть, потому что пространство меньше и в комнатах битком народу. Из-за густого сигаретного дыма кажется, что все происходит под водой. Жарко безумно, как минимум на десять градусов жарче, чем снаружи. Люди двигаются медленно, многие закатали рукава выше плеч, а джинсы до колен, открытые участки тел блестят от пота. Первые секунды я просто стою и таращу глаза.

«Вот бы сюда фотоаппарат», — думаю я.

Если бы можно было не обращать внимание на то, что ребята держат друг друга за руки, а тела их то и дело соприкасаются, и еще на тысячу разных недозволенных и ужасных вещей, я бы сказала, что это по-своему красиво.

Тут я понимаю, что теряю драгоценное время.

Прямо напротив меня стоит девушка. Она стоит ко мне спиной, я кладу руку ей на плечо и чувствую ладонью горячую кожу. Девушка оборачивается и наклоняет голову, чтобы меня расслышать. Лицо у нее раскраснелось от жары.

— Ночной рейд, — говорю я и сама удивляюсь, насколько спокойно звучит мой голос.

Музыка играет тихо, но энергично, она не такая безумная, как на прошлой вечеринке, но такая же необычная и завораживающая. Играют определенно в подвальном помещении. Это звучание напоминает что-то теплое, как солнечный свет, и тягучее, словно мед, а еще красные листья, кружащиеся на осеннем ветру. Если бы только не разговоры вокруг и скрип половиц под ногами.

— Что? — переспрашивает девушка и откидывает от уха прядь волос.

Я открываю рот, чтобы повторить предупреждение, но вместо собственного голоса слышу чужой. Этот голос, громкий и неестественный, несется снаружи, кажется, он звучит со всех сторон одновременно и, как ледяное лезвие кожу, рассекает теплые звуки музыки. Красные и белые пятна света начинают кружить по окаменевшим от ужаса лицам собравшихся в комнате ребят.

«Внимание! Это рейд. Не пытайтесь бежать. Не пытайтесь сопротивляться. Это рейд».

Еще две секунды, и дверь в дом разлетается в щепы, а яркий, как солнце, луч прожектора превращает всех в белые неподвижные изваяния.

А потом они спускают собак.