Облачные замки - Майкл Роэн Страница 45

Мы стояли, утопая в мягком ковре, и бесцельно шарили лучами фонариков по стенам.

Джип пожал плечами:

– Ну, если твой друг и занимается тут чем-то не особенно хорошим, то он очень ловко это маскирует. Здесь скучно, как в спальне епископа!

Молл ухмыльнулась, и зубы ее сверкнули в неярком свете фонариков.

– Эх, порассказала бы я вам кое-что о святых отцах…

Катика зашипела как кошка и принялась царапать оказавшийся рядом изящный шкафчик – один из тех, что обрамляли стены. Дверцы были закрыты, но ее цепким пальцам удалось открыть замок. На зеркальных полках блеснул металл – те покрытые узорами сосуды, которые я видел тогда, серебряные, золотые и серебряные с позолотой. С лихорадочной энергией она кинулась к следующему шкафчику, и перед нашими глазами предстали астролябии и другие диковинные старинные инструменты, украшенные обильной гравировкой и сто ящие наверняка целое состояние.

Я тихонько запротестовал:

– Катика, это, может быть, просто часть коллекции Лутца. Он, в конце концов, известный любитель антиквариата и баснословно богат…

Но она уже открыла следующий шкафчик, и я отскочил назад. В нем лежал всего-навсего сложенный кусок богато украшенной тяжелой ткани, выцветшей и на вид очень пыльной, но поблескивавшей вышивкой из драгоценных камней. И все это великолепие было забрызгано и заляпано грязными пятнами и источало по всей комнате редкостное зловоние.

– Ритуальное покрывало! – тихо произнесла она. – О, ничего не изменилось. Давай теперь посмотрим на знак, который ты тогда видел. Ты уверен, что он именно там, под ковром?

– Я же говорил, что люди Лутца сдвигали мебель и скатывали ковер!

Джип потянул ковер, затем приподнял с одной стороны тяжелый шкафчик времен Империи.

– Придется попотеть, прежде чем мы все это сдвинем…

– А мне плевать, если Лутц узнает, что здесь кто-то был. Пусть этот ублюдок с ума сойдет от беспокойства!

Я вытащил меч из ножен и принялся кромсать ковер вдоль и поперек, так что его клочья полетели во все стороны. Разрез зазиял, как рваная рана, и появился отполированный мрамор с прожилками из металла.

Я отшвырнул ногой куски ковра, и мы зажгли фонарики. По периметру комнаты мрамор был серый, обычный, такой, как в приемных офисов богатых фирм. Но когда Молл отбросила последние остатки ковра, мы увидели вставки из более дорогих пород в широком круге, который я успел тогда заметить. Джип с Катикой отступили назад и оттащили меня, явно не желая оказаться внутри круга.

Молл первая нарушила тишину, приглушенно и как-то жутковато засмеявшись:

– Это что еще за игрушки?

Рисунок заполнял собой центр зала: кольцо из камня потемнее, внутри его – изящная надпись из завитков; а через весь круг пролегали жирные прямые золотые лучи, составлявшие зловещую пентаграмму. Ее заостренные щупальца соединялись на вершинах и у основания, составляя внутренний и наружный пятиугольники. Эти фигуры и приглушенный серый фон отдавали стилистикой 1930-х годов – но не Баухауса [67], а тяжеловесных классических строений, которые разбросаны по Мюнхену и с фасадов которых в свое время убрали свастику. Но теперь я увидел и то, что располагалось в мраморе под рисунком, – огромную полосу вставки, практически бесформенную, в колеблющемся свете фонариков она показалась кровавым пятном или языком пламени.

– Ты прав, Стивен, мы видели такой же и на корме «Сарацина». Пятиугольник – это фигура, которая может служить кому угодно, и добрым и злым, и предстает в разных вариациях. Таких, словно с раной в сердце, я никогда не видела. И эту проклятую надпись я прочесть не в силах! Тут могут оказаться и магические знаки, и греческие цифры. А может, еврейский алфавит или санскрит, эмблемы стихий или знаков зодиака – или другая подобная алхимия или астрология. Но если бы смысл не был так тщательно скрыт, я бы не была относительно этой фигуры столь высокого мнения.

– Такое ощущение, что чего-то здесь недостает, – мягко подтвердил Джип, почесывая подбородок. – Может, какие-то знаки вплетены и зашифрованы в этом славном орнаменте, – прибавил он, направляя на него фонарик. – А что, неплохой способ их спрятать. А может, я и ошибаюсь.

Я чувствовал себя довольно глупо. Что же, я выдумал все это? И всех повел по ложному следу? Это казалось невероятным, и все же моих друзей, по всей видимости, не особенно впечатлило то, что мы обнаружили.

– А рисунок внутри пентаграммы – как насчет его?

Джип тихонько щелкнул языком:

– Может, просто украшение и никакого особого смыла в нем нет.

Свет моего фонарика тем временем выхватывал из темноты то белый английский мрамор, то черный немецкий, то розовый, цвета сырого мяса, из Каррары, который, должно быть, стоил целое состояние, то зеленый сорт из одному богу известно каких каменоломен, то сливово-коричневый с темно-красными прожилками, причем все они были прорезаны четкими золотыми нитями. И весь этот бесценный материал был методично превращен в бесформенный разноцветный сгусток, который, если на него смотреть вблизи, разделялся на скопление грубо слепленных концентрических фигур, как будто взорвавшаяся книжка комиксов расплескала свое содержание в самую середину искусного рисунка, словно в насмешку над точной пропорциональностью золотых решеток наверху.

– Немного напоминает огонь, а, Молл?

– Ну да, только пламя вряд ли стали бы изображать в таких тонах. К тому же все это буйство за пределами пятиугольника. – Она откинула обрывки ковра. – Смотри, вот здесь рисунок пересекает круг и снова идет к внешнему краю круга.

– Подожди-ка, подожди-ка! – проговорил Джип мягко, но со все нарастающей уверенностью. – Отставить! Когда все это видишь вот в таком ракурсе… Черт возьми, я начинаю кое-что понимать!

У меня возникло ощущение, что я уже видел нечто подобное раньше, причем не однажды, но где видел? Может быть, это изображение амебы? Действительно, что-то амебное во всем этом определенно было, с этим светлым пятном, напоминающим ядро, и длинными ложноножками, вытянувшимися во всех направлениях. И вы готовы уже были поверить, что она вот-вот поплывет на вас, – но это было бы полным безумием. Я нервно сглотнул. Что со мной такое?

Молл пожала плечами:

– Значит, ты увидел больше, чем я. А у меня что-то все мысли в голове путаются. Ну а что скажет наша ведьмочка?

Только тогда мы сообразили, что Катика не произнесла за все это время ни слова. Мы все как один повернулись в ее сторону и увидели ее стоящей с вытянутыми руками, а ее ладони при этом судорожно выделывали запутанные жесты, которые она повторяла снова и снова.

– Идиоты! – прошипела она, напрягаясь от усилий, которых ей стоили эти слова. – Полнейшие дураки! Я же вас предупреждала, что это место под охраной! А вы не подумали о том, почему вы здесь ни в чем не уверены?