Маги и мошенники - Елена Долгова Страница 45

– «Onomatologia anatomica» [16]. Должно быть, изъяли у городского костоправа.

На первом листе книги красовался отпечаток сапога.

– Зачем все это нужно, святой брат? – поинтересовался подмастерье медника, высокий белобрысый парень в рабочем фартуке.

– Это полезная вещь – медицинская книга. К несчастью, пергамент можно отскоблить и переписать заново, поэтому нельзя допустить, чтобы колдун Адальберт получил ее в свои руки…

И Клаус Бретон невозмутимо отправил книгу в костер. Переплет распался, листы скорчились, ученый трактат распахнулся, продемонстрировал зеленоватых тонов унылую гравюру, с чьими-то узловатыми коленями и костлявой обнаженной спиной.

– Покойся с миром. Следующая.

Следующим оказался пухлый том в добротном коричневом переплете. Через плечо ересиарха перегнулся все тот же парень в фартуке и ткнул заскорузлым пальцем в радужную, тонкого исполнения миниатюру.

– А это что? Про что здесь написано, святой брат?

– Бестиарий Афродиты. Об этом тебе знать совсем не обязательно.

– Чудно. А картинку оттуда вырвать можно?

– Нельзя.

Сомнительный «Бестиарий» рухнул в огонь, составив компанию трактату по анатомии.

– А и ученый же вы человек, святой брат!

Подмастерье шмыгнул носом и протянул Бретону еще одну книгу.

– «Sphere Maalphasum, развлекательное сочинение ученой и добродетельной монахини Маргариты Лангерталь, с прологом, эпилогом, интерлюдией, песнями и сражениями, списком монастырского имущества и дивным описанием сооружений». Это я оставлю себе почитать, – заявил Бретон, упрятывая трактат под плащ. – Пригодится для богословских дискуссий, я укажу на этот труд как на пример распущенности имперского духовенства.

– А вот это что такое?

– «Критика тактики или Богопротивный Конный Арбалет», авторства преподобного Феликса Глориана. В огонь, мой друг, в огонь! Я некогда был знаком с автором, это бездельник и словоблуд, мы вместе учились в семинарии…

– А вот еще…

– «Геомантия, некромантия и нигромантия», сочинение доктора Георга Фауста. Опасные бредни демономана!

Рукопись Фауста занялась веселым голубоватым огоньком, пахнуло серой.

– Парадамус Нострацельс. «Новая Метафизика, сиречь воображаемое путешествие за пределы чувственного опыта».

– Про что хоть там писано, ученый брат Клаус? Мудрено больно, ничего я не понял.

– Я, признаться, как ни пытался, тоже не понял ничего. А пергамент добротный. Пускай горит.

Следом в костер отправились: инфернальный двухтомник «Hortus Daemonum» и «Hortus Alvis» в мрачном переплете из шагреневой кожи, «Песни пустошей и холмов», переписанные поверх маловразумительного сарацинского синтаксиса, нравственный трактат Агриппы Грамматика «Наставления трезвенника Биберия» [17], «Иронические Анналы» неизвестного авторства и, под конец, свиток лирических гекзаметров самого Хрониста Адальберта:

Я к берегам отдаленным стремился, с тобою расстаться мечтая,

Встречу нам буря сулила жестоко, мой повредивши корабль.

– А книжек-то еще много осталось, добрый брат Бретон. Все будете смотреть или как?

Ересиарх задумался – ученые труды и изящные сочинения разного качества и объема занимали четыре тележки, на еще пяти тачках громоздились чистые, неисписанные пергаменты.

– Вали все скопом в костер. Мне недосуг проводить за пустым чтением день, а то и ночь в придачу.

Медник немедленно опрокинул в огонь ближайшую тележку, рой веселых жгучих искр взметнулся и закрутился маленьким лихим смерчем. «Наставления Биберия», рассыпавшись в прах, смешались с «Метафизикой» Нострацельса, амбарная книга скототорговца устроилась рядом с «Бестиарием Афродиты».

– Это все?

– Больше не сыскали.

– Теперь остается разыскать самого Адальберта. Брат Арно!

Старательный помощник вынырнул словно из-под земли.

– Как идут поиски колдуна? Где Штокман? Вам удалось напасть на след Адальберта?

– Пока нет, брат Клаус, но подобное ищут подобным. Он пришел сюда не один, а в обществе некого бродячего румийца – из тех, у которых всегда наготове хорошо подвешенный язык, перо и чернильница. Быть может, если мы найдем книжника, то все остальное приложится.

– Отлично. Действуй, брат Арно.

Клаус Бретон повернулся лицом к вечереющему небу.

– Велик Господень мир и много удивительного приходится встречать под солнцем!

Огонь рьяно гудел, растопленный инфернальным двухтомником и критическими трудами Феликса Глориана, пятна оранжевого света легли на лицо мятежника.

– Иногда в спешке бытия, среди мусора суеты удается выловить истинные жемчужины мудрости, – добавил ересиарх и носком сапога задвинул в огонь чудом избежавший костра маленький черный томик алхимических заметок.

– А это про что написано… А вон то… – бубнил неугомонный медник.

– Отменив среди свободных людей сословные привилегии, мы можем открыть всем желающим доступ к истинно благочестивым знаниям… Например, перевести священные книги на народный язык. Ты умеешь читать, брат медник?

– Нет, зато я умею считать монету и не люблю, когда меня надувают попы.

– А ведь в тебе говорит природная мудрость! – охотно согласился Клаус Бретон.

Роскошный оранжевый закат освещал не менее роскошный костер из книг и спорил с ним в расцветке. Пергаменты, потрескивая, дотлевали. Мятежный ересиарх задумчиво и неспешно рассматривал черные силуэты шпилей и островерхих крыш, не подозревая, что под одной из них как раз в этот момент продолжает вершить свои удивительные дела неуловимый Хронист.

* * *

– Любуйтесь, Вольф Россенхель, вот он, наш мятежный умник во всей красе.

Фон Фирхоф, Хронист и ученый кир Антисфен из окна наблюдали за задумчивым Клаусом Бретоном и огромным костром из рукописей, который полыхал посреди площади.

– Я всегда думал, что уничтожение материального воплощения духовных ценностей присуще в основном рьяным консерваторам, а совсем не наоборот, – несколько туманно заметил Россенхель.

– О, не думайте лишнего, Вольф, здесь идет не борьба с книгами и просвещением, а лишь охота на вас, дорогой наш магический приз. Вы – живой артефакт. Вас оставляют без средства вольно применять свои способности.

– Но эти рукописи, возможно, бесценны! – всплеснул руками кир Антисфен. Ученый книжник был расстроен едва ли не до слез.

– Не знаю, насколько они бесценны, отсюда не видно, – хладнокровно ответил фон Фирхоф. – Но на них, без сомнения, потрачено некоторое количество труда переписчиков и живописцев. Хотя, среди этих томов премудрости наверняка горят и простые, непритязательные амбарные книги толоссийских торговцев…