Консул - Валерий Большаков Страница 45

– Да будет тебе известно, Ваня, – вступил в разговор Гефестай, – что мы успели побывать в рабстве, так что волю мы тоже ценим…

– Нет-нет, – затряс головой И Ван, – вы не понимаете. Рабство существует повсюду, и в Поднебесной тоже хватает невольников, но не в этом дело. Я помню, как во время Сатурналий бродил по улицам и ужасался – мир перевернулся! Ибо рабы приказывали своим господам, а те им безропотно подчинялись. Да, я понимаю, что они исполняли обычай, что тогда был праздник, он минует и всё встанет на свои места. Всё так, но в Поднебесной такого не бывает вовсе. Никогда!

Лю Ху хмуро усмехнулся.

– Тут все рабы, – проскрипел он. – Все до единого. Даже благородные мужи находятся в неволе ритуалов и долга, верности и благих сил.

– Не соглашусь с тобой, почтенный Ху, – сказал Го Шу. – Ритуализированность жизни Хань, конечно, высока. Но! За пределами ритуала, вне чисто формального его исполнения, в Поднебесной существует огромная свобода, множество путей жизни, вер и учений. Нас тут трое философов, а могло быть сто!

– Поднебесная – это пирамида, которая никогда не рухнет, – стоял на своем Лю Ху, – ибо держится на прочнейших связях: сын подчиняется отцу, жена – мужу, младший – старшему, подчиненный – начальнику, раб – господину, подданные – императору…

– А император, – негромко добавил И Ван, – подчиняется вдовствующей государыне из рода Дэн…

– Что я слышу, – улыбнулся Сергий, поглядывая на компанию Орода, – неужто наша триада перестроилась?

Лю Ху покачал головой, грустно улыбаясь.

– Нет, драгоценный Сергий, – сказал он мягко. – Нас уже не переделать. Мы можем тосковать по утрате чужой свободы, но смиренно примем родной гнет и послушно склонимся перед высшей волей.

– Чихать хотели даосы и на гнет, и на высшую волю! – яростно выразился подвыпивший Го Шу. – Само наше учение требует полной независимости духа и тела! Притом ни Будда, ни Лао-Цзы не утверждали верховенство божественных сущностей. Какие уж там высшие силы – и перед Колесом Сансары, и перед Дао все равны. Вы поспрашивайте Вана, драгоценный Сергий, он вам расскажет, как тысячи его собратьев уходили в странствия, как они восставали целыми монастырями!

– А даосы, – светло улыбнулся И Ван, – создавали и создают свои горные коммуны…

Лобанов даже растерялся чуток. Принцип-кентурион впервые серьезно задумался, а прав ли он, простодушно, по-солдафонски затушевывая всю Азию одной краской, вымазывая Восток в общий цвет варварства. Ведь одно то, что он не знаком с ханьской культурой и не понимает ее, еще не причина отказывать жителям Поднебесной в цивилизованности. Скорее уж речь надо вести о его собственном варварстве, ибо незнание и безкультурье тождественны.

Вероятно, его ослепили серебряные аквилы, колышущиеся над стройными рядами римских легионеров, и мраморная облицовка великолепных зданий. Или он не хочет замечать теней и пятен, стыдливо отворачивается от зловонных куч фекалий, которые регулярно нагребают по переулкам Великого Рима, от распятых подростков, от права любого папаши угробить свое дитя, от публичных домов, битком набитых маленькими девочками и мальчиками, младенцами даже!

Так где же нашло приют варварство – на Западе или Востоке? И где полыхает светоч цивилизации – на восходе солнца или там, где оно заходит?..

– Возможно, что даосы и не ставят высоко долг, верность, ритуал, – продолжал скрипеть Лю Ху, – но именно эти добродетели суть устои государства. И какая же тут возможна перестройка? Во что перестраивать долг? В безответственность? А верность – в предательство? Вы можете не преклонять колена перед императором – это сочтут преступлением, хотя лично я воспринял бы его как мелкий проступок, как дань неутоленной гордыне. Однако призывать перемены – значит желать погибели всему! Поднебесная – это утес, а мы песчинки, слагающие его. Если мы отпадем, ветер унесет нас и затеряет в необозримой пустыне варварства. Поднебесная – это могучая река, а мы – капли вод ее. Выбрызнет нас на чужой берег – и капли высохнут под солнцем, не оставив ничего… Так стоит ли желать перемен ради пустоты и потери?

– Думаю, – спокойно сказал Лобанов, – что это мнение не окончательное. И вообще – не спешите с выводами!

Он уселся поудобнее, так, чтобы можно было легко вскочить – к их столу приближался кто-то из «новых ородовцев». Этот кто-то был обряжен в чубу – странное подобие халата, скроенного будто на толстяка-рекордсмена, да к тому же длиннорукого, как орангутанг. Ородовец подошел к преторианцам и оперся о стол, дабы сдержать равновесие. Собрав разбегающиеся глаза в кучку, он проговорил что-то на кушанском, нетвердо держа голову. Гефестай ухмыльнулся.

– Предлагает нам выпить за своего господина, – перевел он.

Сергий обшарил глазами стол напротив, отыскал Орода среди подвыпивших «гвардейцев», и громко окликнул:

– Эй, Косой! Снова ищешь приключений на свою задницу? Тебе мало показалось у Каменной башни? Жаждешь добавки? А ты уверен, что и на этот раз удастся смыться? Подумай перед тем, как Гефестай переведет мои слова твоим новым головорезикам.

Ород сильно побледнел, сжал губы. Дернул щекой. Но не сказал ни слова – хоть и не с первого раза, но преподанные уроки он усваивал. Однако в «стане врага» нашлось трое, мало-мальски разумеющих латынь. Набычившись, они перешагнули лавку и двинулись требовать сатисфакции.

– Смертей не учинять, – велел Сергий.

– Что ты, босс, – ухмыльнулся Эдик, – мы так только, в стиле «а-та-та!»

Средний из троицы казался толстым, но лишь на первый взгляд. На самом-то деле его чубу раздувало не излишками жира, а буграми мышц.

– Вы плохо говорить, – пророкотал он, – вы есть дерьмо, все!

– Ты сказать чушь, – подхватил Чанба. – Ты вонять, ergo, ты и быть дерьмо. Понимать меня?

«Бугор» набычился и бросился на Эдика. Чанба не стал уклоняться, напротив – ухватился за широченную полу чубы и рванул на себя, разворачиваясь на месте. «Бугор» по инерции пролетел оставшуюся пару шагов и врезался в стол, сметая на пол посуду.

– Твое счастье, – заметил Гефестай, – что мы уже поели.

«Бугор» приподнялся, хватаясь за воздух, и локоть кушана врезался в бычью шею «орудовца». Тот рухнул обратно.

Головорезы смолкли, усваивая неприятную информацию, а после подхватились все разом и кинулись по извечной стадной команде: «Наших бьют!»

Сергий переглянулся с Искандером, и кивнул. Вместе они осилили троих. Еще одного «подержал» Эдик, ухватывая за чубу и раскручивая. «Головорезик» хлопнулся на пол и покатился. Гефестай приобнял сразу двоих – левого едва не придушил и уронил, а правого отшвырнул к Сергию. Тот отпасовал обратно. Тогда сын Ярная могучим ударом послал «правого» по наступающим, сбивая с ног злобно визжавшего китайца в чубе. Визгун вякнул и упал, барахтаясь под телом сомлевшего «правого».

На Сергия навалилось сразу двое, и оба с кривыми ножами кукри, изогнутыми, как бумеранги. Одному Лобанов вывихнул руку, чтобы не баловался с режущими предметами, а второму засадил коленом в грудь, ломая ребра и вышибая дух.