Сказаниада - Петр Ингвин Страница 45

— Я знаю, что делать. — Улька подковырнула мечом землю, запихала в рот и принялась ожесточенно жевать.

— Ты что?!

— Сейфяс увидиф.

Невыразимая гадость стремилась обратно, и когда Улька попыталась ее проглотить, поступила по-своему.

К счастью, это произошло уже снаружи палатки. На виду у всех скрюченная Улька кланялась земле, отдавая отобранное, и Котене не пришлось ничего объяснять.

— Отравление или хворь? — голос сотника стал серьезным. — Котеня Блудович, хватай своего доходягу, и дуйте в руины. И не вылазьте оттуда, пока не выяснится, заразно это или нет. А третий где, который охотник?

Бермята оказался в воде неподалеку от сотника:

— Я вообще не с ними. С только что приставленным ко мне оруженосцем дел не имел, чувствую себя свежим, как пупырчатый аугурос. За свое здоровье ручаюсь.

— Посмотрим. На всякий случай держись от всех подальше, лучше — сиди в своей палатке. А вы двое, — сотник вновь повернулся к берегу, — уматывайте с глаз долой. Если завтра штурма не будет, еду вам принесут. А в бой позовут, потому что воин бывает только двух видов: живой или мертвый.

— Хромоножка как пить дать хворый, — сказал кто-то из воды, — не зря он постоянно в кустики бегает.

Изгнание для Ульки и Котени явилось даром небес. Счастливейшее время. Никто не подглядывал, не докапывался, не стоял над душой, и никому не было дела, куда, зачем и в какой позе кто-то из них удаляется за подточенные приливами-отливами обломки зданий. Островком спокойствия, куда едва заехали на конях, стал остов большого дома. Провалившаяся кровля создала нечто вроде плота над пахнувшим гнилью илом. Море плескалось сразу за каменными стенами, на которых росли кусты и деревья, в оконном проеме пенились серые бурунчики под гаснущей синевой небес. Котеня нарек бывшую крышу кроватью, коней привязал так, чтобы дотянулись до зелени, и жизнь превратилась в сказку.

Закат Улька и витязь встречали лежа, наблюдая, как желток светила медленно тонул в словно бы кипящем соленом бульоне, а сверху за владычество над миром насмерть бились ярко-сиреневые и мрачно-фиолетовые облака. Победили темные. Но их проткнули и разогнали божественным светом многоглазые звезды. Улька с Котеней молчали и просто глядели ввысь. Звезды тоже молчали. Иногда подмигивали, будто знали что-то особенное. Они, вечные и равнодушные, знали многое, а видели еще больше. Оттого и равнодушие к делам земным, что бы тут ни происходило.

С моря сильно дуло, скрипели сломанные ставни и останки крыш, в стены бил мерный прибой. Волны, брызги в лицо и запах моря, когда плечо упирается в плечо, и рядом слышно дыхание друга — можно ли представить что-то лучше?

Ночью, в непроглядной тьме, вместе купали коней — по разные стороны остатков каменного строения, но вместе. Затем вновь безмолвно разговаривали со звездами.

От холода защитили объятия. А что делать, если так получилось?

Проснулись оттого, что потянуло гарью. Небывалый, сравнимый только с домашним, уют оторванности от враждебного мира пошел трещинами, сквозь дремоту в сознание настойчиво постучалась явь.

Душа взмолилась, чтобы эта ночь не кончалась, и на рассвет Улька посмотрела как на предателя. Рядом с такой же неохотой открыл глаза Котеня. Настороженное лицо поднялось, ноздри раздулись, втягивая прилетевший запах… и сон из глаз исчез. Если это не сигнал к бою, то что же? Как ни чудесно было на развалинах, а для спутника битва слаще любого покоя, пусть даже самого желанного. Котеня — витязь, для него пропустить атаку хуже повешения, к тому же Бермята по секрету сообщил, что победа обеспечена, и чтобы о тебе говорили нужно оказаться в первых рядах.

Прикрываясь щитами, вдоль городской стены бегали гридни с факелами, одно за другим занимались пламенем бревенчатые строения и заготовленные дрова, вспыхивали лачуги. Камнеметы вносили свою лепту, поливая город огненным дождем. Вскоре стена дыма скрыла с глаз величественные стены.

Улька и Котеня прибыли в расположение сотни. Конница строилась к атаке. Сотник увидел их издалека:

— Хворь?

— Пустяки, все прошло.

Им указали на место с краю длинного ряда всадников. Кони всхрапывали и пытались отступить — жар чувствовался и здесь.

Оставалось только ждать. Улька в этот день не ела и не пила, чтобы не подвести витязя. Ветер не прекращался, он гнал дым строго на защитников и делал для нападающих больше, чем целое войско.

Пехота потащила к воротам «коня» — прикрытый кожаным шатром таран на колесах. У задыхавшихся солдат подкашивались ноги, упавших хватали под руки и несли обратно, на их место бежали следующие. Сверху уже никто не стрелял, не лил масла и не скидывал камни. План удался. Когда в сизой завесе у ворот раздался треск, разнесся голос воеводы:

— Впере-е-ед!

Вслед за всеми Улька пустила свою лошадку вскачь. Меч сам прыгнул в руку. Котеня прав, война — удивительное дело. Какой азарт! Какие ощущения! Жизнь? Плевать! Смерть? Врагу! Нас — рать, как кричит пехота. Впере-е-ед!..

Конница влетела в разбитые ворота и понеслась по улицам. Котеня с Улькой замыкали длинную вереницу.

Глаза резало едким дымом, горло жгло и рвало жестким кашлем. Задор растворился, будто не было, в мозг вернулся здравый смысл. Может, вернуться, пока не поздно? Дальше будет хуже. Брошенный назад взгляд случайно заметил, как упавший со стены и казавшийся мертвым защитник приподнял голову, и его единственная действующая рука с силой метнула копье.

Копье летело точно в спину Котени. Мощь броска поражала — воин был силен и умел. Закрыть собой, как требовал первый порыв, не получалось, не позволяло расстояние. Еще миг и…

Улька нагнулась и рубанула коня Котени по ногам. Тот завалился в ее сторону, и копье с присвистом прошумело около уха витязя.

Удар падавшего коня пришелся по крупу Улькиной лошади. Шатнуло, потянуло вбок…

Будь кобыла менее строптивой и испуганной, и умей Улька управлять лучше, все, может быть, и получилось бы, но обожженной задыхавшейся животине уже не было дела до сидевшей в седле неумехи. Обезумевшую лошадь занесло в тлевшие остатки дома, где деревянный пол сгорел вместе со стенами, но до того, как она провалилась в чадивший гарью подпол, Улька спрыгнула. Удар о землю заставил взвыть — казалась, теперь у нее отбито все, не говоря про больную пятку. Зато ничего не сломано и не вывихнуто. И это настоящее счастье.

Рядом с земли поднимался Котеня, совершивший в воздухе кувырок и перекатившийся во время падения. Будь на Ульке столько же железа, она просто грохнулась бы ничком, и подняли бы ее только рычагом. Да и то, скорее всего, лишь перевернули бы.

— Спасибо, — бросил Котеня и, сдерживая слезы, заколол дрыгавшего перебитыми ногами коня. — Цела?

— А ты?

Он кивнул и побежал к виновнику произошедшего.

Доблестный защитник уже умер — на бросок копья ушли последние жизненные силы. В ворота с копьями и мечами в руках с воплями ворвалась… точнее, ввалилась пехота, похожая на банду оборванцев. Драться оказалось не с кем. Один из воинов остановился рядом с Котеней — такой же молодой и красивый: