Без пощады - Александр Зорич Страница 44

А если БРАМДы двинут по дороге на юг? При самой осторожной езде они достигнут меня за полторы минуты!

Так что выбора не осталось: вниз, и только вниз, в каньон!

До ближайшего удобного выступа на стене каньона, который приводил к «козьей тропе», было рукой подать. И все-таки – десять метров…

Я стремительно перебрал в уме все, что знал о тактических средствах обнаружения живой силы. Светоусилительные и инфракрасные ноктовизоры… Кардиолокаторы и другие сверхчувствительные шумопеленгаторы… Ультразвуковые радары… Сейсмодатчики…

Так, это физические принципы. А автоматическая обработка входной информации? Два основных типа распознавания: по характерной сигнатуре и вспомогательный – по движению. Если пятно имеет слабую контрастность, но движется, – значит, подозреваем в нем достойную цель для наших пушек. Верно?

Верно.

И если только командир отряда выполняет элементарные требования безопасности (а с чего бы ему их игнорировать?), клоны сейчас ведут круговое наблюдение при помощи всех доступных средств. Я скрыт «бруствером» дороги, и обнаружить меня никак нельзя. Но стоит мне перевалить через него…

Да-да, меня засекут. Скорее всего – по движению. А когда засекут – прикончат осколочным снарядом. Потому что из автомата, пожалуй, на такой дальности пристреливаться долго. Из снайперской винтовки можно попасть, но тоже не гарантия. Пушка – самое то.

Поэтому ползти надо очень быстро, чтобы сократить до минимума время пребывания на директрисе стрельбы.

Раскисшая под дождем глина стала моим единственным средством маскировки. Не показываясь из-за бруствера, я обмазался ею с ног до головы. Повышенное внимание уделил лицу, макушке и плечам – именно их я подставлю клонам, когда поползу к краю каньона. Есть шанс, что глина испортит хотя бы мою тепловую картинку.

Дождь сразу же начал смывать глину обратно. Но на полминуты ее должно было хватить.

Всё?

Всё.

На вылет!

Перевалив через бруствер, я рванул вперед вслепую, не подымая головы, чтобы мои глаза не дали характерного отблеска.

О да, лейтенант Пушкин умный. Не тешил себя иллюзиями, что останется незамеченным. Потому, может, и не умер с перепугу.

Стрелять начали, когда до выступа мне оставались примерно полтора корпуса.

Огонь велся, впрочем, не из пушки – из пулеметов.

И притом на удивление точно.

Фонтанчики глины поднялись на расстоянии вытянутой руки.

Я глянул вниз. Там тоже был крошечный выступ, да. Но – выступ-тупик. Конфигурация обрыва позволяла на него спрыгнуть. Но вот отправиться дальше с каменной ступеньки было некуда.

Сильный толчок в плечо.

Эти гады меня подстрелили?

Я впервые в жизни оказался под настоящим обстрелом. Мои боевые вылеты против джипсов и конкордианцев – не в счет. Совершенно не те ощущения…

Оказывается, нет ничего страшнее посвиста обычных пуль.

Я перевалился через край обрыва.

Упал неудачно – едва не оскользнулся с каменного выступа дальше, в пропасть.

Но зато клоны потеряли меня из виду. Я оказался ниже их «горизонта»! Правда, это ненадолго…

Сквозь шум дождя пробились новые звуки. Взлетал вертолет? Разгонялась БРАМД? Похоже, и то, и другое.

Точно там, откуда я спрыгнул, разорвался снаряд. Через каньон прожужжали осколки и застучали по скалам на той стороне.

Я воспринимал все происходящее импульсивно, рваными кусками.

Вертолет в каньоне.

Свет прожекторов.

Стрекот трехствольных подвесных пушек.

Лупят почему-то не в меня.

И светят не в мою сторону, а на скальную стену – под тем местом, где транспортники совершили вынужденную посадку.

Над головой заворчали БРАМД, подползая к краю каньона. Оказались они так близко, что огромный глиняный слизняк, выдавленный колесами ближайшей машины, свалился мне прямо на плечи.

Заняв новую огневую позицию, бронетехника получила возможность вести фланговый огонь вдоль западной стены каньона. А вот меня достать никак не могли – для этого им пришлось бы воткнуть пушки в землю и стрелять сквозь скалу.

Заработали пушки – короткими очередями по три-четыре выстрела.

В отличие от вертолетов БРАМДы били удлиненными снарядами калибра семьдесят пять миллиметров. Один снаряд в очереди – осветительный, два-три – осколочно-фугасные.

Вертолет сразу же убрался повыше. Осколки и острая каменная крошка представляли смертельную опасность не только для тех, кому были адресованы снаряды.

А кому они адресованы? Манихеям?

Но я ничего не замечал, хотя по скалам метались прожектора уже трех вертолетов и повсюду светились потеки жидкого люминофора, выброшенного осветительными снарядами.

Стемнело стремительно, да вдобавок тучи и ливень… Неосвещенные участки скал виделись сплошной черной массой. Пожалуй, белую лошадь или голого человека можно было бы разглядеть – за счет контраста. Но вот голого негра или черную лошадь – уже нет…

Вдруг одно из люминофорных пятен поползло вбок… А другое – вверх…

И тут же вдохновенно влупили вертолетные пушки. Вихрь разрывов начисто подтер оба пятна!

Ах я болван! Да ведь не осветительные это снаряды, а маркерные! Мар-кер-ны-е!

Взрыв разбрасывает люминофор на все окружающие предметы. Попадет светящаяся жидкость на человека – тот, считай, покойник. Потому что стоит ему шевельнуться – и противник открывает огонь, ориентируясь на движение светящегося пятна.

До этого момента игра шла в одни ворота. Цепкие пальцы пушечных трасс выковыривали затаившихся в скалах манихеев одного за другим, а тем оставалось только молиться. Так по крайней мере виделся бой со стороны.

Почему так произошло?

Что они там делали, в скалах?

Не я ли переполошил клонов за минуту до того, как отряд манихеев окончательно подготовил диверсию?

О том не ведаю. Но манихеи не были дураками и появились здесь не для того, чтобы воздушная кавалерия отрабатывала меткость стрельбы на живых мишенях.

Над черными буграми загущенной воды Стикса заговорили зенитные пулеметы. Игра в одни ворота закончилась.

Скорострельность у современного оружия такая, что пулевая трасса сливается в сплошной огневой бич. Если при стрельбе повести стволом из стороны в сторону, сходство с бичом становится полным.

Четыре бича взметнулись вокруг крайнего вертолета. Пулеметчики мгновенно скорректировали огонь, и бичи принялись хлестать вертолет по брюху и бортам.

Броня корпуса, кажется, выдержала. Но боевые подвески посыпались, звеня, как битые елочные игрушки.