Оружие Леса - Андрей Левицкий Страница 44

– Ох ты, пургу нести умеешь, старый! – восхитился Калуга. – Почище, чем я. Давай уже, мудрость, веди молодых…

Но вместо этого старик протянул мне сморщенную ладонь.

– Вертай кошель.

– Ага, щас, – я отодвинул его руку. – Мы договорились: получишь, когда приведешь на место. А мы еще даже не в Чуме, только под ним.

– В Чуме мы! – заскрипел Рапалыч оскорбленно. – Старость слово держит, не дуркует. Чум, он вот – вокруг нас. Мы ж на самом верху, тут вершина холма уже. Вертай взад мой хабар, молодой!

Я сунул ему под нос кулак:

– Рапалыч, не буди во мне мутанта. Очутимся в городе, увижу дома вокруг – получишь деньги, как обещал. Что, боишься, что не отдам? Ты всегда можешь сдать нас полицаям, сказать, что видел нас вместе с краевцами, что мы их шпионы… Ты – местный, тебе скорее поверят, чем нам.

Я не стал добавлять, что со своей стороны мы можем рассказать полицаям, как старик провел нас через этот ход, в результате чего ему тоже вряд ли поздоровится. Рапалыч еще немного побухтел про старость, мудрость, молодость и дурость, а потом схватился двумя руками за влажный лохматый отросток на боковой части лаза, поднатужился, закряхтел, как буксующий байк с негодным мотором, дернул посильнее…

Часть стенки с влажным чмоканьем отпала книзу, будто крышка перевернутого набок мусорного бака. За ней потянулись жирные нити, лопающиеся с неприятным хрустом и щелчками.

– Во, хитрюга старый! – обрадовался Калуга. – Прямо возле выхода стоял и оплату наперед требовал!

– Свети давай, молодой, – проворчал Рапалыч. – Теперь недалеко. Тут вода течет, подгнило оно, но дальше гниль не идет, сухость супротив нее борется. Осторожней, не ступите в гадость, ее тут много, где под ногами чернее – там самое гнилье. И пригнитесь, сверху плесень.

Две минуты спустя мы попали в пропахшую плесенью расселину возле отвесной стены, оказавшейся, на поверку, старой кладкой, густо залепленной грязью. Расселина привела в пустую кирпичную коробку с дверью. Подняв «Карбайн», я сразу прошел к двери, осторожно толкнул ее стволом, выглянул. Хотя всякую органику, пусть даже мертвую, я видел гораздо лучше, чем неодушевленную материю, но все же благодаря ночному зрению понял, что за дверью вверх идет бетонная лестница. Когда подошедший Калуга посветил фонариком над моим плечом, выяснилось, что дарованная тоником способность не обманула: так и есть, лестница.

– Ну, и что это, тринадцать гребаных подвалов? – спросил Калуга у старика, который с кряхтением отряхивался.

– Складец мой, – пояснил он. – Тут хабар в старые времена держал. Тайно от полицаев, от всех.

– Зачем? – не понял я.

– А как же еще? Ты не знаешь, молодой, не местный ты, да и дурные вы, молодые… Тут на воротах шмонают – и своих, и чужих. И ежели что несешь в Чум, артефактец какой или еще, так мзду за то берут.

– Какую такую мзду? – спросил Калуга. – Налог, что ли?

– Налог, ага. Десятину от рыночной цены в пользу города. То есть Чумака, закопай его аномалия.

– А! – охотник кивнул. – Я-то думал, зачем тебе реально этот лаз… А ты контрабанду в Чум носил.

– Не контрабанду, а хабар, честно добытый нелегким старательским трудом! Старостью моей добытый, мудростью моей. Верни кошель!

Я снова выглянул на лестницу, спросил:

– Что вверху?

– Развалинка. Не боись, не опасно, там никто не бывает. Хабар отдай, говорю, не забижай старость мою!

Старик начал заметно волноваться. Пожав плечами, я кинул ему кошель рыжего байкера, честно добытый Рапалычем путем воровства у мертвеца. Бросил Калуге: «Давай за мной, тихо, и контролируй пока старого», – и стал подниматься.

По дороге, сам не знаю почему, вспомнил про Алину с Шутером. Давно про них не думал, а тут пришли на ум. Хоть бы они сидели в той камере и не дергались, не пытались качать права перед краевцами или сбежать. Обязательно вытащу их оттуда, это так же важно, как и самому спастись. Хотя они взрослые люди и пошли со мной по своей воле, но все же попали во всю эту историю из-за меня. К тому же ночью в лагере ренегатов они пытались вытащить меня из подвала, и я им вроде как обязан теперь, потому что совсем неизвестно, что было бы, не выруби тогда Шутер стоящего на часах у люка Оспу.

Лестница привела внутрь здания, то есть развалины: три стены, четвертой нет, вместо нормальной крыши – кривой дощатый навес. Непонятно было, что вокруг, и я с «Карбайном» наготове подошел, тихо хрустя обломками бетона, к слабо освещенному проему окна.

– Мой схрончик, мой, – бормотал Рапалыч сзади. – Вокруг людишки, а тут никто не бывает. Свалка здесь, мы прям посреди нее. Я когда-то тут и жил, вон, крышу сам из досок справил… Потом съехал, а схрончик в подвале до сих пор пользую и ходом тем иногда лазаю.

Прямо предо мной была лысая вершина холма. Хорошо виднелось толстое основание дерева, в котором было проделано несколько отверстий, забранных решетками или закрытых дверями. Если ствол полый, то внутри могли сделать перекрытия и лестницы, превратив труп дерева-мутанта в здание… то есть в Башню.

Вершину холма опоясывала ограда в человеческий рост и кольцо синих фонарей. Развалина, куда мы попали, находилась в несколько метрах от ограды, в стороне виднелось другое здание: двухэтажное, без окон на первом этаже, лишь с одной дверью. Открытой. Возле нее тоже горел фонарь, стояли двое вооруженных людей в камуфляже. Еще пара входила внутрь с носилками, на которых кто-то лежал. Это и есть госпиталь, где хозяйничает дочка Травника?

Я пересек развалину, обойдя спутников, остановился с другой стороны, перед проломом почти во всю стену. Взгляду открылся темный склон с цепочками синих огней. А большой этот Чум, побольше Городища… И в отличие от главного поселения краевцев с его кривыми беспорядочными улочками здесь даже какая-то планировка имеется: холм опоясывают улицы-кольца, а от вершины к основанию расходятся прямые. Этакие параллели и меридианы. Фонари горят не везде, в некоторых местах совсем редко, в других чаще. Иногда в тусклом синем свете мелькают силуэты людей. Слышен лай собак. У основания холма, окольцованного стеной, белеет яркое пятно света, откуда доносится приглушенный стук и лязг – там все еще заделывают пролом, оставленный бойцами Зверовода.

Я обернулся и сказал:

– Эй, мудрость, расскажи, как нам попасть в госпиталь?

– Зачем вам в шпиталь? – откликнулся старик, копающийся при свете фонарика Калуги в кошеле убитого байкера.

Я потрогал живот. Пока мы поднимались, жжение в нем прошло, я вообще забыл о нем, но сейчас там снова пекло.

– Больной я, Рапалыч. Отравился. Мне нужно к Кате, которая главная в госпитале. Она ведь поможет?

– Катька знатная врачевательница, даром что молодая. И сестра ее, Зоря, помогает в шпитале, наложением рук лечит и еще по-всякому. Но Зоря дивная девка. То она есть, то нет ее совсем… Вот Катька завсегда в шпитале, а Зоря, та не завсегда. Уходит – и непонятно куда.