Афинский синдром - Александр Михайловский Страница 44

Желябов задумался. Я понимал, что одним махом он не сможет избавиться от своих нравственных и моральных установок. Но пусть он хорошенько подумает над сказанным мною. Чтобы дать дополнительную пищу для его размышлений, я снова заглянул в листок с еще одной цитатой из брошюры Тихомирова.

— Вот, Андрей, послушайте, что сказал ваш соратник: «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел, что насильственные перевороты, бунты, разрушение — это все болезненное создание кризиса, переживаемое Европой, — не только не неизбежно в России, но даже и маловероятно. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции. Но не придавать ему значение тоже не следует. Конечно, наше революционное движение не имеет силы своротить Россию с исторического пути развития, но оно все-таки очень вредно, замедляя и отчасти искажая это развитие».

Про себя я заметил, что здесь Лев Тихомиров несколько заблуждался — нашлись таки силы, которые сумели своротить Россию с ее исторического пути развития, и доказать, что революцию у нас могут совершить так же просто, как и в Европе. Только с учетом нашего размаха, разрушение от подобного развития событий будет на несколько порядков больше, чем в Европе. Но весь парадокс в том, что после совершения революции, для построения социализма, пришлось вернуться фактически к абсолютной монархии. Круг замкнулся. Стоило ли свергать самодержавие, если оно по сути есть естественная форма правления над огромными российскими просторами? Не знаю, скорее всего, нет.

Только всего этого я говорить Желябову не стал. Нельзя все сразу вываливать на и так смятенный ум человека XIX века. Его мозг может просто не выдержать этого.

Пообещав дать ему почитать кое-что по истории революционного движения в России, я посмотрев на часы, попрощался с ним. Меня ждала важная встреча. Из-за океана прибыла делегация правительства САСШ во главе с бывшим президентом этой страны и известным военачальником Гражданской войны генерал Улиссом Грантом.

27 (15) июня 1877 года, Вечер. Константинополь. Дворец Долмабахче.

Капитан Тамбовцев Александр Васильевич.

Этот отставной американский президент свалился на нас, как снег на голову. Вроде мы его не звали. Но янки всегда были людьми бесцеремонными, как в наше время, так и в XIX веке. В общем, персонаж с пятидесятидолларовой купюры нарисовался у нас в Константинополе, и сразу же стал домогаться встречи с «русским адмиралом Ларионовым». Почему-то генерал Грант считал, что наш Виктор Сергеевич, услышав, что его хочет видеть бывший американский президент, сразу же на полусогнутых помчится к нему на рандеву. «Индейское жилище» ему, а не рандеву!

В общем, контр-адмирал вызвал к себе вашего покорного слугу и свалил на него, то есть меня, общение с янки. — Вы у нас, Александр Васильевич, считаетесь кем-то вроде канцлера, так что вам и карты в руки. Тем более, что скучен мне этот персонаж. Да и Америка нам, по большому счету, не особенно интересна. Германия — это да, а вот янки с их торгашеским духом и алчностью помноженной на наглость и даром не нужны.

Делать нечего, приказ начальства надо выполнять, даже если этот приказ тебе лично и не нравится. Пошел, почитал про Гранта этого, которого Уллисом кличут. Весьма своеобразная личность. Военными талантами не очень и блистал. Солдат в бою клал тысячами, с потерями не считался. Воевал исключительно «мясом». Правда, поскольку с противоположной стороны тоже были в большинстве своем генералы-дилетанты, а воли у него хватало, то, не страдая рефлексией, как некоторые его коллеги, он добивался в конечном итоге победы. К тому же Грант был хроническим алкоголиком. Первый раз, еще до Гражданской войны, его выгнали из армии именно из-за длительных запоев. Не отрывался он от бутылки с виски и во время войны. Ну, а став президентом США, стилем работы напоминал позднего Ельцина, все время «работая с документами». Словом, как я понял, этого генерала, простите меня за каламбур, прислали, как «свадебного генерала». А люди, с которыми можно было бы поговорить серьезно, были в его свите.

Для начала я решил познакомить Гранта с «особенностями национальной выпивки». Пригласил к себе нашего коменданта Дмитрия Ивановича Никитина. Спросил его, — Голубчик, не найдется ли у вас пара подчиненных, видом бравых и на выпивку крепких. Никитин немного подумал, почесал затылок, и сказал кратко, — Найдем…

Нашел. Прислал одного грека и одного русского. Оба были поручики народного ополчения, и оба из команды нашего руководителя нашего «тайного приказа» — Аристидиса Кириакоса. Видом ребята крепкие и статные, и выпить, как они сами сказали, могли немеряно, да так, чтобы, как говорится, было ни в одном глазу. Из рыбаков вроде балаклавских, как они представились, но я подозреваю, что это скорее бывшие контрабандисты. Ну, зачем простым рыбакам, кроме родного греческого и русского знать еще и турецкий, испанский, французский, английский, итальянский, арабский языки. Не знаю, разве что это очень непростые рыбаки, и их рыба говорит на всех основных языках Средиземноморья.

Задача перед ними была поставлена простая, как кол, — Ребята, надо не посрамить Югороссию. Тут один генерал-выпивоха из-за океана приехал. Говорит, что наши любители выпить и закусить ему и в подметки не годятся. Правда, он еще и бывший их американский президент. Так что вести себя с ним нужно вежливо, в драку не лезть, безобразиев не допускать. Но упоите мне этого кадра в стельку.

На прием оденете военную форму, да погоны мы вам повесим полковничьи. Это кстати, чтобы у бывшего президента этого к вам отношение было соответственное. Вояки они такие, что наш полковник за ихнего фельдмаршала сойдет. Ну, и давайте, покажите ему, что слабак он супротив наших орлов.

Ну, посланцы Аристидиса нашего, воодушевились, и поклялись, что в лепешку разобьются, но янки за пояс заткнут. Грек, Спиридоном его звали, обещал достать бочонок крепкого узо — местной самогонки, а русский — Федор, сказал, что супротив нашей водочки виски американское — это моча верблюжья.

А я занялся списком тех, кто приехал к нам вместе с генералом Грантом. И сразу же наткнулся на одну знакомую фамилию. Рафаэль Семмс, контр-адмирал Конфедеративных Штатов Америки, легендарный командир крейсера конфедератов «Алабама». Вот с ним-то я с удовольствием пообщался. И не только я. Думаю, что и Виктор Сергеевич с ним бы рад был познакомиться. Я поставил в списке перед фамилией Семмс большой восклицательный знак.

Ну, а после беседы с Желябовым я отправился на встречу с генералом Уллисом Грантом. Внешний вид бывшего президента, мягко говоря, не впечатлял. Низкого роста, с помятым лицом «алканавта и бормотолога», заросшим рыже-седой щетиной, он меньше всего был похож на государственного мужа, прибывшего с важной дипломатической миссией. К тому же от генерала явственно попахивало «свежачком». Видимо, он уже успел с утра «причаститься». Похоже, президент Буш-младший имел достойный пример для подражания.

Мы обменялись с ним дежурными фразами о взаимном уважении, о важности дружественных отношений между нашими странами, и прочей словесной мишурой. Я выразил восхищение полководческим талантом генерала, который он проявил во время Гражданской войны. Грант надулся как петух от гордости, а Семмс, который был приглашен в числе прочих на этот прием, поморщился, и отвернулся в сторону.