Щит Королевы - Наталия Подлесная Страница 44

Я остановилась как вкопанная.

Нет, конечно нет. Я никогда не предам Вьорка. Но письмо Ксантии заставило задуматься над тем, что я постоянно от себя скрывала.

Я никого не любила так, как женщина должна любить мужчину. Будем надеяться, никого и не полюблю. А если полюблю, то никто-никто не должен об этом знать.

Надо было записать это в дневнике именно так – жирно, подчеркнув толстой чертой. По-ольтански – и еще раз, на гномьем. Надо было найти силы признаться самой себе, что мне очень хотелось любить и быть любимой. Да, быть любимой во что бы то ни стало! Я желала этого даже больше, чем стать королевой… Не сейчас, конечно, – раньше, до того, как была вызвана ко двору. Но я не встречала никого, кто хоть отдаленно напомнил бы мне человека, о котором мечталось. А раз так – наверно, и не встречу. И хватит об этом.

За завтраком собрались несколько глав гильдий, Беххарт, Ведающий, Терлест, Биримба… У меня было такое ощущение, что все догадались о письме Ксантии и теперь с укоризной смотрят в мою сторону, хотя ничего дурного у меня и в мыслях никогда не было.

Мы ели в Малахитовой столовой – удивительно уютном и тихом месте, совсем-совсем не брайгенском. Часто мы завтракаем здесь по-домашнему – с Вьорком и двумя-тремя Щитами. Несмотря на то что по размеру этот зал чуть ли не в четверть Чертога, он не производит впечатления холодного или неуютного. По его периметру идет колоннада с небольшими, в рост эльфа, колоннами. Но их макушки не упираются в потолок, а изгибаются под углом и «дорастают» до стен. У подножия каждой колонны стоят деревянные кадки, в них живые растения – уль-кар [6], фикусы, садовые цветы, карликовые деревца. Говорят, еще Сьеже попросила посадить их здесь – ей не хватало зелени, а зал этот она очень любила.

Положив мне на тарелку вкуснейшее воздушное пирожное, Вьорк поинтересовался:

– Письма-то уже прочла?

Я снова почувствовала себя неловко. Муж сам прервал паузу:

– Твои родители мне тоже письмо прислали. Большущее такое, тяжеленное. Только, – он виновато поднял на меня глаза, – я не все там понял. Вот, например: «В целом поверившая вашей бессонной подоплеке». Это они на что намекают?

– Ты со словарем переводил, что ли? – рассмеялась я. Родители ему, как и мне, писали на арвиане – признак хорошего тона. – Наверно, «всецело вверенная вашей неусыпной опеке». Это они обо мне.

– А-а, – протянул Вьорк. – Ох, придется в том же духе отвечать. Поможешь? А то к старости что-то арвиан стал забываться… – лукаво подмигнул муж.

– Ой-ой, старичок, а кушает – очень даже! – рассмеялась я: Вьорк доедал вторую порцию грибов. – Да, с чего вдруг у нас сегодня такой представительный завтрак? Празднуем отбытие эльфов на родину?

– Нет, дело не в том. – Вьорк наклонился ко мне поближе, будто решив доверить тайну: – Биримба намекнул, что будет сегодня пророчествовать. Снизойдет на него.

– Намекнул? – Я так удивилась, что нарушила этикет, поставив чашку на стол, а не на блюдце. – Как это он мог намекнуть?

– Ну как обычно намекают… Пришел ко мне и выложил: мол, завтра готовься, за завтраком чего-нибудь интересное скажу. Скорее приятное, чем нет.

Я едва сдержала смех. Ну и намек!

– Нет, я не о том. Как он может намекнуть заранее? Или на него «снисходит» раз в одиннадцать дней? – Я тоже, конечно, старалась говорить так, чтобы чародей меня не услышал. – И, кстати, кто эти самые пророчества ему посылает? Он же не жрец! И откуда знает, что пророчество будет хорошее?

– Ну, сколько вопросов!.. Ты меня с Биримбой перепутала – я-то не пророчу, – улыбнулся муж. – Пророчества приходят извне, от могущественного волшебника. Знаешь старую легенду о том, что сила магов – из другого мира? Да ты спроси самого Биримбу – он тебе поподробней расскажет. Я, честно говоря, ему не очень-то верю – про другой мир и колдунов в смысле, – но уже два раза мне приходилось убеждаться, что его пророчества, – Вьорк старательно выдержал паузу, – сбываются!

– Расскажешь? – с любопытством попросила я.

– Не сейчас. – Вьорк помрачнел: видно, воспоминания были не из приятных. – Ты лучше скажи мне, пока не началось, что все-таки из Ольтании пишут? Дома все хорошо?

Я вспомнила письмо Ксантии и даже, кажется, слегка покраснела. Совсем было хотела сказать что-нибудь вроде «отец и мать здоровы, чего и нам желают», да так и застыла: с Биримбой, сидевшим напротив нас, явно было неладно. Лицо его сделалось мертвенно-бледным, а взгляд затуманился.

Внезапно за столом стало тихо, как в предгорьях Тильяса перед бурей. Все неотрывно смотрели на мага.

Колдун вскочил из-за стола, не дожевав кусок. Стул с грохотом опрокинулся на пол. Биримба выпрыгнул на середину зала, упал на колени и чужим, страшным и неестественным голосом торжественно произнес, обращаясь к люстре на потолке:

– Силой слова моего преисполнишься!

Дальше пошло нечто совсем уж неразборчивое, причем Биримба говорил то своим голосом, только очень быстро, невнятно и будто бы слегка заискивающе, то незнакомым – глухим, страшным, низким. Как я ни вслушивалась, ни единого слова разобрать было невозможно.

Странный этот разговор с самим собой маг сопровождал не менее странными действиями. Сначала он покачивал головой из стороны в сторону, потом поднялся и завертелся вокруг своей оси, не переставая бормотать. В конце концов когда речь пророка стала почти совсем бессвязной, он остановился и замолчал.

И именно тут мне неожиданно стало по-настоящему страшно. Возникло ощущение, что в комнате появился кто-то чужой, всемогущий – или, по крайней мере, всезнающий. Как будто сотни сквозняков вдруг загуляли.

Внезапно Биримба быстро-быстро закружился по комнате, притопывая то левой, то правой ногой, и заунывно запел страшным, снова чужим голосом:

Зря цветочек привезли

Из далеких стран.

Были горы до небес —

Станет океан.

И посол земли чужой

Злую смерть готовит.

Короля со свитою

Камень упокоит.

Допев, Биримба повалился на пол как подкошенный. Глаза у него закатились – мне даже почудилось, что он не дышит.

Цорр и Ланкс кинулись к колдуну и, подхватив под руки, вывели из столовой. Тот еле перебирал ногами. Айрант и Даларх поспешили к мужу: оградить, защитить… Хотя какое там – пророчество есть пророчество.

Первым опомнился Беххарт. Он с силой бросил вилку на тарелку, раздался оглушительный для такой тишины звон.

– Говорил я тебе, до добра это не доведет! – раздраженно бросил он Вьорку.

Король не отвечал.