Легионер. Век Траяна - Александр Старшинов Страница 44

— Триумф! Триумф! — повторяли беззвучно губы, пока она, подняв руки, обходила арену.

Тем временем служители утаскивали тело проигравшего в сполиарий через ворота смерти.

* * *

— Ну вот, Гай Осторий, я принес твой выигрыш. — Хрисипп тряхнул кожаный мешок, и в нем на все голоса запели монеты. — Сейчас отсчитаю тебе твои тридцать две тысячи.

— Прямо сейчас? — Осторию это обещание пришлось не по нраву.

— Конечно!

Грек принялся выкладывать на скамью столбиками монеты различного достоинства — все больше медные ассы или латунные сестерции, немного серебряных денариев и всего несколько золотых ауреев.

Ни один бы кошелек не смог вместить столько монет. Осторий велел Гаю снять плащ, завязал по углам и, соорудив что-то вроде мешка, принялся сгребать туда выигрыш.

Гай огляделся. Амфитеатр уже опустел, лишь в отдалении на скамье сидели несколько человек. Сидели неподвижно, но Гай отчетливо различал их силуэты: огромная луна в красном ореоле висела над Квириналом. В ее свете амфитеатр казался огромной серебряной чашей. Ночной ветерок теребил неубранные гирлянды цветов над императорской ложей, раздувал трескучее пламя в серных факелах на арене: служители вышли с корзинами и лопатами убирать грязный песок, иначе завтра в амфитеатр будет не войти из-за вони. Рабы в грязных туниках переговаривались и громко смеялись, нагружая корзины, не подозревая, что на дальних рядах слышны их грубые шутки.

— Вообрази, дохлого карлика какая-то матрона к себе увезла, — захлебывался от смеха голый по пояс здоровяк. — Прибыла на лектике и велела положить тело в носилки. Правду, значится, говорили, будто урод из патрициев.

— Может, любовница? — хмыкнул другой.

— Так ей лет пятьдесят… Хотя и накрашена, и в белом парике.

— Ха, зрелые матроны самые что ни на есть любвеобильные. Я тут намедни был у одной, так она в атрий голая выскочила меня встречать, бежит, груди болтаются, киска развевается… а киска крашеная, рыжая от галльского мыла…

Гай невольно заливался краской, слушая эти разговоры.

— Тут все, как договаривались. Тридцать две тысячи, денег много, могут ограбить, — хмыкнул Хрисипп.

— Это вряд ли! — засмеялся Осторий. — На, держи! — Он вручил сыну мешок с деньгами, ловко закрутил горловину самодельного мешка ремнем. — Я так в военном плаще камни и землю носил, когда рядом корзины не было! — Осторий положил руку сыну на плечо и подтолкнул к проходу. — Быстрее!

— Римлянину не пристало бегать — только на тренировках или когда идет в атаку, — ответствовал Гай.

— Ну-ну… Тогда выступаем, исполненные достоинства.

У выхода из амфитеатра дежурила ночная стража. Центурион подмигнул Осторию — Гаю показалось, что они лично знакомы. Центурион что-то протянул бывшему военному трибуну. Во всяком случае, тут на них не нападут…

А дальше?

Послышалось, кто-то идет. Гай обернулся. Нет, никого. Пока. Чтобы добраться домой, надо идти через Субуру — самый мерзкий и подлый район Рима.

* * *

Вечером император Домициан пригласил к себе управителя в опочивальню, расспрашивая о делах, усадил на ложе рядом с собой. Раб, длинный и тощий, с постным лицом (не принято было держать при себе столь безобразных, а Домициан держал, будто находил в чужом уродстве особое наслаждение), принес со стола императора блюдо со всевозможными яствами, кратер с разбавленными вином и чаши, выставил все эти угощения на изящный одноногий столик. Хрупкая безделка, казалось, вот-вот подломится под тяжестью огромного серебряного блюда и кубков.

— Ты доволен, как служит Цивик? — указал Домициан на уродливого раба.

— Ничего плохого сказать не могу, — проговорил управитель.

Император лично взял кубок и протянул его управляющему.

— Давай послушаем вместе. Кажется, он что-то хочет нам поведать. — Домициан улыбнулся. Сладко до приторности.

— Как будет угодно тебе, мой господин и бог. — Управляющий тоже улыбнулся.

Жалкая получилась улыбка. На лбу вольноотпущенника выступила испарина, рука с кубком предательски задрожала. Всем было известно: чем любезнее Домициан, чем мягче его тон, тем страшнее будет приговор тому, кто снискал немилость императора.

Но ведь управляющего пока ни в чем не обвиняют… так? Вольноотпущенник покосился на тощего раба в белоснежной тунике. Цивик… помнится, в последние дни этот урод вертелся подле и о чем-то все время бормотал, преданно заглядывая в глаза. Во имя Судьбы, неужели управляющий императорскими дворцами сказал что-то неосторожное? Или, может быть, пошутил как-то не так? Он пытался вспомнить и не мог.

— Как тебе поединок в амфитеатре? — спросил Домициан.

— Великолепно… кто бы мог подумать, что девушка… одолеет Паука. — Управляющий запинался при каждом слове.

— Она тебе понравилась? Как ее зовут? Кажется, Мевия?

— Да, Мевия… Она великолепна, мой господин и бог… Осмелюсь предложить… надо позвать эту девушку во дворец. Чтобы она развлекала тебя, мой господин и бог… Показала свое искусство в твоих покоях.

— Как скоро позвать?

— Когда тебе будет угодно.

Управляющий залпом осушил бокал и закашлялся.

— Вижу, кусок тебе в горло не лезет, — вздохнул Домициан. — Тогда отведай эти яства дома, мой преданный друг.

Домициан сделал знак, и Цивик быстро выложил содержимое блюда на большую салфетку, завязал двумя узлами и вручил управляющему.

Как только тот, обнадеженный, постоянно отирая лицо ладонью, покинул опочивальню, Домициан хлопнул в ладоши.

Писец, что дежурил в соседней комнатке, тут же явился с навощенными табличками и стилем.

— Запиши, — брезгливо вертя в руках кубок, проговорил император. — Моего управляющего дворцами распять.

Император улыбнулся. И что-то пометил на листе пергамента, что лежал у него на столе.