В сердце роза - Алекс Гарридо Страница 44

— Нелегко нам будет с ним, — шепнул Эртхиа, кивнув в сторону Тахина, который сидел чуть поодаль от стола, положив голову на резные ярко разрисованные перила беседки, и, казалось, дремал.

— Когда человек лишен столького, ему непременно должно быть что-то дано взамен, — подумав, ответил Дэнеш. — Не представляю, что это может быть, но чем-то же он живет? Кто должен завидовать кому? Пока это нам неизвестно, изгоним и зависть и жалость из души. Он сам вызвался идти с нами. Для нас это честь.

— Правда твоя. Но мне, знаешь, ни кусок в горло, ни глоток…

— Хороши мы будем, если позволим ему это заметить.

— Что же делать?

— Привыкай.

Эртхиа передернул плечами.

— И, слушай, — еще тише сказал, — извини.

Дэнеш подумал и кивнул.

— Ты просто увел его, да?

Дэнеш не стал отвечать. Эртхиа вздохнул.

— Послушай, слава купцов, — заговорил он по-аттански, — удача своего отца, скажи, не сможешь ли ты найти нам корабль, который перевез бы нас на другой берег моря?

— Как же не могу? — с готовностью встрепенулся купец. — Как раз могу, как раз я сам нашел такой корабль, и корабельщики на нем чрезвычайно опытны, и хозяин сведущ в том, как ходят корабли по соленому морю, и знает все ветры и их перемены и знает все пути по морю, и я не в первый раз подряжаю его перевезти мой товар на ту сторону, и каждый раз все сходит благополучно.

— Погоди, — нахмурился Эртхиа, — не хвали корабельщиков, хвали Судьбу. Она ревнива, когда другим в заслугу ставят ее милости.

Тахин проснулся, поводил плечами, незаметно потягиваясь, обрадовался, что трапеза идет к концу.

— Настало время питать душу! Как сказал сказавший…

— Не ты ли? — ласково поддел Эртхиа.

— Не помню, — шуткой ответил Тахин. — Как сказал тот, кто сказал, пища нашей души — музыка и нежные стихи.

— И для некоторых, — подхватил Эртхиа, — музыка — пища, для некоторых — лекарство, а для некоторых — опахало.

Дэнеш вежливо перевел их утонченную беседу на аттанский, а купец, вслед за благодарностью, пояснил, что, поскольку часто ходит и через Хайр, то понимает хайри и говорит на нем свободно.

— Но царь-то наш, аттанский, — понизив голос, добавил он, — и пока не велит отдельно, говорить с ним пристало по-нашему.

Дэнеш согласно кивнул. Своя гордость и у купцов.

— Когда твой корабль отплывает? — спросил он, пока Эртхиа с почтением вынимал дарну из футляра и с помощью ключа подкручивал колки, потихоньку тинькая струнами, и купец подробно ему отвечал, сколько товара еще осталось погрузить и сколько места еще на корабле, и что непременно надо им запастись своей водой в крепких бочонках и своим припасом в путь, но если они решат плыть с ним вместе, то уже могут об этом не заботиться, купец сам все приготовит и обеспечит, и запасет, и расплатится с хозяином судна, а вот если бы любезный собеседник шепнул царю аттанскому, чтобы тот уменьшил взимаемую при продаже царскую долю, когда купец вновь вернется в Аттан, да еще в несказанной своей милости и снисхождении дал бы ему в том бумагу со своей печатью, тогда…

— Я скажу, — кивнул Дэнеш, — если ты, любезный, найдешь нам хорошую конюшню, в которой мы без сомнений и беспокойства могли бы оставить наших благородных коней до нашего возвращения — хоть на год, хоть на десять.

На том и поладили. Немалый расход был возложен на купца, но, видно, и так он оставался с прибылью, потому что условия принял охотно и с радостью. Значит, много продавал в Аттане, раз так велика была царская доля. Видный был купец.

Но когда Эртхиа поднял дарну к груди и откашлялся, все разговоры о выгодах, платах и расчетах были оставлены, и купец, так же как ашананшеди и всадник из Сувы, подался вперед и замер, потому что и в Аттане давно утвердилась слава царя-хайарда и его несравненной дарны. Говорили в Аттане, что поет Эртхиа голосом, останавливающим птиц в глубине неба, хоть немного было таких, кто утверждал это не со слов других, а знал сам.