Штык и вера - Алексей Волков Страница 44

Остальные офицеры последовали примеру командира.

Отряд вступал в поместье стройными рядами, словно шел на смотр. Дружно отбивалась ножка, орудия и пулеметы двигались с четким интервалом, и даже небольшой оркестр бодро двигался впереди, а у самого входа в село разродился звуками Егерского марша.

Все это до такой степени напоминало прежнюю безоблачную жизнь, что на глазах у зрителей навернулись невольные слезы.

Но и воинам казалось, что они вступают в землю обетованную. Поэтому потные, покрытые пылью лица были полны энергии, словно и не было долгого похода среди разгулявшейся стихии. Так, обычный армейский переход в мирное время, каких проделано немало.

– На месте стой! Вольно! Разойдись!

– Дзелковский! Живой, черт! – К помещику подскочил фельдфебель офицерской роты Андрианов, молодой штабс-капитан из вольноперов, приставший к отряду в самом начале похода. – Откуда?

– Я здесь живу, – чуть усмехнулся в рыжие усы хозяин, с видимым удовольствием обнимая офицера.

Тот уже увидел командира, несколько стушевался, но тут же взял себя в руки:

– Позвольте представить, ваше высокоблагородие! Мой сослуживец Дзелковский. Чудесный пулеметчик и отличный офицер.

– Мы уже познакомились… – Но посмотрел на хозяина чуточку иначе, хотя в его боевых качествах не сомневался с первого взгляда.

– И я вас помню по японской, – сообщил подошедший Барталов. – Как нога? Не беспокоит?

– Ничуть, доктор, хотя с тех пор я попадал в руки ваших коллег еще трижды. – Дзелковский с чувством обнял Барталова.

– А вот это вы зря. Я не собираюсь, так сказать, хулить свою профессию, но, откровенно говоря, чем меньше с нами имеешь дело, тем лучше.

– Так ведь пуля дура, Павел Петрович. Она не разбирает. Да и осколок ничуть не умнее, – под общий смех ответил Дзелковский.

Он как-то сразу стал своим и теперь распоряжался наравне с Аргамаковым, определяя солдат и офицеров на постой.

Потихоньку начинало темнеть, и после торжественной зори с церемонией начался обещанный бал.

Зала усадьбы была ярко освещена сотнями свечей, и посреди нее чудесными видениями двигались одетые в пышные платья девушки. Их было шестеро. Юные, каждая прекрасная на свой манер. Сердца офицеров взволнованно бились под наплывом полузабытых чувств. Даже старшие и по званию, и по возрасту словно сбросили на вечер груз лет и забот, помолодели, превратились в юнкеров.

А что уж говорить о молодежи!

Вокруг каждого грациозного создания увивалось по дюжине кавалеров, блестели погонами, позвякивали орденами. Ловили каждое брошенное слово, каждый взгляд и дружно жалели об отсутствии парадной формы.

Это был вечер всеобщей влюбленности. Кавалеры были безукоризненно вежливы, ждали своей очереди на танец, а девушки раскраснелись от подобного внимания и платили им взаимностью. Маленькое чудо, волшебная сказка, в которой не хотелось думать о том, что вокруг в ходу совсем другие чудеса и это не более чем краткая передышка, возможно, последний отдых перед трудными боями и бесконечным походом.

Впрочем, будь подобные передышки почаще, может, дело не казалось бы таким безнадежным. Или, наоборот, судьба ниспослала этот вечер, чтобы показать воинам, что они защищают, дабы ни одно сердце не дрогнуло, что бы ни происходило кругом?

– Знаете, я впервые в жизни жалею, что не ношу золотых погон, – тихо произнес доктор Аргамакову.

– Бросьте, Павел Петрович. Ценность человека отнюдь не определяется принадлежностью к определенной касте, – так же тихо ответил полковник. – Даже в глазах женщин.

– Да, но порою лишь от определенных профессий зависит спасение мира. В данный момент – от вашей.

– Поэтому вы предлагаете всем поголовно надеть походную форму и взяться за винтовки? Но кто-то должен выращивать хлеб, создавать машины. Я уже не говорю, что без вас нам никак не обойтись. А спасение мира зависит не от одного умения стрелять. Лишь от готовности каждого человека выполнять свой долг и уже одним этим фактом делать окружающее лучше. Мы с вами так и не решили, что было причиною катастрофы, но ясно одно: если бы люди сами не захотели ее, не подчинились бы своим страстям и страстишкам, то ничего бы не было. Одни старательно будоражили другим головы, обещали царствие небесное на земле и прямо сейчас, а те верили, не задумываясь, откуда возьмется данное царство и что оно вообще из себя представляет. А впрочем, давайте хоть на этот вечер забудем про философию. Кто знает, когда еще придется просто отдохнуть?

Доктор согласно кивнул. Ему тоже не хотелось сегодня путаться в бесконечных загадках, к которым нет подхода хотя бы из-за недостатка информации.

– Мой танец. – Аргамаков улыбнулся и нежно повел племянницу хозяина в вальсе.

– Вы выполните мою просьбу, Александр Григорьевич? – Девушка серьезно посмотрела на полковника.

Была она стройна, на редкость хорошо сложена. Обрамленное светлыми волосами лицо дышало свежей прелестью. Но голубые глаза смотрели серьезно и испытующе, и полковник невольно насторожился.

– Какую, Ольга Васильевна?

– Нет, вы прежде пообещайте.

– Хорошо, если это в моих силах, – все-таки сделал оговорку Аргамаков.

– Возьмите меня с собой.

– Как? – не сразу понял полковник.

– Стрелять я умею, спросите хоть у дяди. Хорошо езжу на коне. Могу работать медсестрой. Правда. Мы все по очереди дежурили в госпитале. Вам же нужны медсестры.

– Знаете, – не сразу нашелся Аргамаков, – это несколько иное. У нас, по существу, нет никакого госпиталя. Мы ведь находимся в постоянном движении. Сегодня здесь, завтра – в другом месте. Будь наш поход увеселительной прогулкой – с удовольствием, но в нашем положении – увы…

– Я на прогулку и не напрашиваюсь. Но неужели вы думаете, что легко просто сидеть и ждать, пока кто-то другой наладит прежнюю жизнь?

В голосе девушки прозвучала страсть, словно речь шла о чем-то очень важном.

– Поверьте, Ольга Васильевна, сейчас важно не только стрелять. То, что сделал ваш дядя, – это больше чем подвиг. Будь все такими – и не пришлось бы нам сейчас странствовать в поисках уцелевших обломков былого величия. А я, извините, не имел бы удовольствия танцевать с вами.

– Но это совсем другое. Нет, я не умаляю заслуг дяди. Но что значит маленький уголок по сравнению со всей землей?

– Кто знает, – вздохнул Аргамаков. – Вдруг с такого уголка и пойдет возрождение. Должен же быть пример, что при любых условиях можно обеспечить нормальную жизнь. Смотришь, кто-то и задумается: почему он не сумел? Ведь большинство людей хотят нормального человеческого существования. Грабежом долго никто не проживет. Запасы-то не беспредельны. Кончатся – и поневоле придется вновь обрабатывать землю, чтобы хоть с голоду не умереть. А чтобы на ней работать, надо ведь уверенность в завтрашнем дне иметь. Иначе зачем все это?