В шкуре зверя - Татьяна Смирнова Страница 44

Дзигоро ничего не расслышал. Шаги египтянина в мягких туфлях были легки, как походка большой кошки. Он крался по смежным коридорам, пока Дзигоро пересекал замок по главной лестнице. Рука мага сжимала страшное оружие. Легкий, как могло бы показаться со стороны, а на самом деле налитый смертоносной свинцовой тяжестью короткий меч или скорее длинный кинжал с необычно извитой формой клинка. Клинок этот не отбрасывал блики отраженного света, а принимая их на свою полированную поверхность, поглощал целиком и безвозвратно. Магическое оружие, дасар старинной работы, в умелых руках это воплощение Смерти. Вдобавок сам египтянин наложил на него знаменитое заклятье четырех стихий, которое едва уместилось на оружии, так много оно уже несло на себе.

Тумхат и не собирался отпускать маленького китайца. И когда в пятне зеленого света показалась его худая фигура, а затем узкая спина, египтянин не колебался. Он прыгнул вперед, занося руку с мечом, и со свистом вспоротого воздуха обрушил чародейскую сталь на голову Дзигоро. Вернее хотел обрушить. Китаец едва заметно отклонился, повернулся на самых кончиках пальцев ног и стремительно вскинул руку, ладонь его не была сжата в кулак, лишь чуть-чуть согнута. Тумхат не задержал удара, предчувствуя, как эта тонкая рука прямо сейчас упадет на пол жалким дергающимся обрубком. Но произошло иное. Его оружие, его великолепное орудие убийства, выкованное лучшими мастерами страны Заката и столь верно служившее хозяину до сих пор… наткнулось на вытянутую руку, как на стену, и с жалобным звоном рассыпалось бесчисленным множеством мельчайших осколков, точно промерзшее стекло от пролитого на него кипятка.

– Дух отражающего удар был крепче, чем дух наносящего удар, – отрешенно констатировал Дзигоро. – Ты что-то забыл мне сказать, Тумхат?

Тот, к кому был обращен вопрос, не отвечал, а в растерянности рассматривал обломок кинжала.

– Не расстраивайся, – посочувствовал ему Дзигоро. – В конце концов, это всего лишь железный меч.

– И мое лучшее заклятие, – прошептал Тумхат.

– Всякое заклятие – ничто против Веры, – живо возразил Дзигоро и мягко улыбнулся. – Ты выбрал не ту стезю. Впрочем, это не твоя вина. Вряд ли у тебя был выбор. Служители Сетха не могут быть свободными. Это их плата за могущество.

Дзигоро говорил легко и непринужденно, но каждый нерв в нем трепетал. Он чувствовал, как в египтянине закипает ненависть, черная ненависть, как беззвездное небо, как отражение мрака в бездонном колодце, как дары Сетха. Он видел воочию, как растет злоба в этом разъеденном страхом и завистью сердце, как коварный мозг сплетает сеть заклятия, с которым нельзя спорить. Брошенное вперед с силой и страстью Тумхата, оно вырвется наружу, превратясь в отравленный кинжал, золотую шаровую молнию или ядовитую гадюку. Дзигоро мог отклониться, но это не уничтожило бы силы заклятья. Оно вырвалось бы в мир, сея разрушения и усиливаясь с каждым мгновением горя, страха, боли, с каждым посланным ему вслед проклятием, пока не настигло бы свою цель, погубив на этом пути многие и многие невинные жертвы. За своей спиной Дзигоро почувствовал легкое дуновение. Он узнал его. Не мог не узнать. Всю жизнь он готовился к тому, чтобы ощутить за своей спиной этот легкий вздох. В этот миг он понял, какую плату потребует от него Великий Будда. Понял. И согласился.

– Что с тобой, проповедник? – с усмешкой спросил египтянин, почувствовав перемену в настроении собеседника. – Ты увидел собственную смерть?

– Да, – неожиданно согласился с ним Дзигоро. – Она здесь.

– Поздновато. Однако ты снова ошибаешься, она не там, куда ты смотришь. Она перед тобой.

Он еще не успел договорить, как свистящая сизая молния метнулась вперед. Дзигоро инстинктивно дернулся, пытаясь отклониться, усилием воли обуздал свой естественный порыв. Тело, послушное разуму, смирилось и на этот раз. Китаец вздрогнул. Боль пронзила его с головы до ног подобно копью. Жестокий удар встряхнул худое тело, заставил качнуться, но и тут Дзигоро устоял. Устоял, принимая в себя весь огромный заряд черной злобы и ненависти, сминая его, гася в самом себе, встав на пути живым заслоном. Он платил. И никакая плата не была слишком велика или несправедлива, если ее требовали боги. И хотя боги иногда требуют невозможного, но они никогда не требуют больше абсолютно необходимого для сохранения хрупкого равновесия Вселенной.

Плоская рукоять кинжала торчала в груди Дзигоро на два пальца выше сердца. Рана была смертельной, потому что холод заклятья уже проник в кровь. Дзигоро чувствовал, как этот холод расползается мертвящими щупальцами забытья. И все-таки он стоял.

– Ты получил то, за чем пришел, – проговорил Тумхат. – Это конец.

Синеющие губы Дзигоро шевельнулись.

– Твой, – услышал он в ответ. – Я еще даже не начал.

И тут случилось странное. Легкий серебряный звон прозвучал над их головами. Звук лился светло и чисто, и совершенно противоестественно под этими мрачными сводами. И вихрь, родившийся неизвестно как и откуда, принес ароматы роз и крепко заваренного чая.

– Учитель! – ликующе прошептал Дзигоро.

С этими словами воля наконец оставила ослабевшее тело, которое оно так долго поддерживало в жизни вопреки самой смерти, и оно рухнуло на пол… Или было бережно опущено на пол… а серебряный вихрь взметнулся под потолок и исчез, будто привиделся. Египтянин, почти обезумев, смотрел на распростертого перед ним Дзигоро, на спокойное, даже радостное лицо и плотно сомкнутые веки. Этого не могло быть. Его обманули. Кинжал заклятья исчез. Исчезла и рана. Грудь мертвого китайца была совершенно чиста, от пятен крови не осталось и следа, словно их никогда и не было.