Перворожденная - Юстина Южная Страница 44

Развели костер рядом с шатром и сгрудились вокруг него, греясь и перекусывая скудным пайком. Финеас нагнулся к уху эльфийки, что-то прошептал, та несмело улыбнулась. У созерцавшей это Мары на радужке прорезалась багровая стрелка. Кутаясь в меховую накидку, суккуба подвинулась к Идрису, прижалась к нему не задетой волком стороной.

– Очень холодно, – пролепетала она слабым голоском.

Варяг обнял девушку, и Мара с готовностью нырнула под его руку.

– Ты такой сильный, милый. И такой горячий. – Пальчики скользнули северянину под меховую куртку. – Согреешь меня?

Финеас поднял взгляд:

– Мара, не приставай к человеку, хоть немного угомонись. Если уж настолько невтерпеж, дождись какого-нибудь города.

– А, собственно, почему… – начал было варяг.

– Идрис, ты что, до сих пор не понял, кто она такая? Мара, скажи ему, чтобы мне не пришлось объяснять.

Вокруг девушки словно заискрились невидимые молнии, неистовый взор пробуравил мага насквозь.

– Ты переходишь границы, дорогой, – проговорила она со змеиным присвистом. – Идрис – настоящий викинг, он не испугается маленькой раненой суккубы. В отличие от тебя! Какой вред я могу ему причинить? Я совершенно беспомощна. Кроме того, я щедро одариваю понравившихся мне мужчин…

Идрис уставился на девушку, будто впервые видел. Руку, впрочем, не убрал. И правда храбрый малый!

– Так ты?..

– Да. – Мара застенчиво опустила реснички. – Надеюсь, ты не боишься, милый? Я ведь была обычной девочкой когда-то, и только злой рок заставил меня принять этот облик.

– Ну… я же могу просто согреть тебя, раз ты замерзла? Сиди рядом, я тебя не прогоню.

Мара закатила очи. До чего непонятливый варяг!

– Ты рассказывала мне другую историю про свое обращение. Или опять меня обманула? – с прохладцей в голосе спросил Финеас.

– Да что ты понимаешь, темный маг! Я хотела, чтобы в мой дом приходили норманны? Я хотела, чтобы они угоняли моих родителей? Что ты вообще обо мне знаешь?!

Она вскочила и, громко фыркнув, ринулась в шатер.

Там, усевшись на покрывало и скрестив ноги, она уткнулась взглядом в нависающий полог. Нет, что он о себе думает! Разве она в чем-то виновата?

* * *

Мара сидит на деревянной лавке и болтает ногами. Ей одиннадцать, но лавка все еще слишком высока для нее, чтобы восседать подобно взрослой, солидной женщине. Мама шепчется в углу с тетей Сигрид, на время позабыв о старшей дочери. Мама очень красивая: статная, широкобедрая, с кожей цвета снегов на зимних полях, на платье сверху длинная туника, скрепленная ремешками и сияющими брошами. Настоящая женщина клана Рыси. Но тетя Сигрид еще красивей. Ее запястья тонки и изящны, всегда украшены серебряными браслетами, ее глаза зелены, как майская листва на утренней заре. Ее волосы – она никогда не завязывает их в узел, как прочие женщины, – словно спелые ржаные колосья, золотятся в лучах северного солнца; такие, наверное, бывают только у эльфов, хотя Мара ни разу не видела ни одного эльфа. Стан у Сигрид гибок, а когда она идет через их селение, все мужчины клана невольно оборачиваются ей вслед. Некоторые, правда, плюют на дорогу, по которой она прошла, но все равно смотрят. Смотрят жадно, смотрят собственнически, смотрят… Мара не знает такого слова. Но так Гаук, сын вождя, глядел на Амму в ночь весеннего шабаша, а потом сделал ее своей невестой, так отец порой смотрит на маму, на свою Гейру, а затем выгоняет детей побегать где-нибудь.

– Мам! – восклицает девочка, едва золотоволосая гостья покидает их дом. – Когда я вырасту, я хочу быть такой, как тетя Сигрид.

Мама разворачивается и бьет Мару по губам.

– Не смей! Чтоб я никогда больше такого от тебя не слышала!

Девочка вздрагивает, спрыгивает с лавки. Глядит на мать. В серых глазах недоумение и обида. Губы больно горят, надуваясь пузырем.

– Ох, прости, – шепчет Гейра, привлекает дочь к себе, гладит ее по голове. – Прости, моя девочка, я не хотела. Мы хорошо относимся к тете Сигрид, да, но она родилась не такой, как мы. Потому и живет далеко от клана, потому и навещает нас редко, потому и мы к ней не ходим. Только наша семья общается с Сигрид, она ведь моя двоюродная сестра, но больше никто.

– Почему? – всхлипывает Мара, утирая слезы рукавом.

Мама целует ее в лоб:

– Потому что к тете Сигрид иногда приходит злой дух. Ее мать много лет назад угнали в рабство, а вернулась она уже с дочерью и никогда не говорила, от кого понесла. Сигрид не ужасная, нет, она очень мне помогла как-то… Но бывает, злой дух заставляет ее делать плохие вещи.

Девочка молчит, она думает.

– Я поняла, мама, – говорит она и убегает на улицу.

На улице Торхадд. Торхадду тринадцать, он красив и мужествен, как бог, в честь которого его назвали. У него всегда с собой большая палица, которую он сам вырезал из крепкого дерева, и все мальчишки ее боятся, ибо каждый хоть раз да испытал на себе ее удар. Они уважают Торхадда. Кто знает, вдруг это будущий вождь клана.

Мара бежит по дороге, пока не натыкается на него. Тогда она замедляет шаг, проходит рядом со степенностью и медлительностью, прилежно вихляя бедрами, туда-сюда и еще раз туда-сюда – девочка видела, как делает это тетя Сигрид. А еще она делала вот так. Мара откидывает ладошкой назад свои жидкие волосенки и скользит взглядом по мальчишке, стоящему возле забора.

Торхадд не обращает на нее внимания. Совсем не обращает. Даже не смотрит в ее сторону, занятый своими делами. Мара идет дальше, потом возвращается и вновь со всей старательностью проплывает мимо мальчишки. Вот на этот раз он ее замечает.

– Эй, Мара, ты чего колтыхаешься, как подстреленный заяц? Отец выпорол, что ли?

И сам хохочет над собственной шуткой.

– А тебя твоей же дубиной по башке молотили! – огрызается Мара, показывает язык и убегает со всех ног.

Вечером она сидит возле прялки, наблюдает за мамой и думает, где же ошиблась, вроде сделала все так, как тетя Сигрид.

Летом Мару отправляют погостить к дядюшке Омунду. Никакой он не дядюшка, конечно. Он дедушка и дальняя-предальняя родня из дружественного клана. У дедушки Омунда огромная семья, толстая добрая жена-старушка и ворох баек про боевую юность и яростные дракары их конунга. Заполучив свежие уши в лице Мары, он принимается за набивание их всяческими россказнями. Россказни начинаются неизменным: «А вот был славный год, когда мы ходили на…». Маре они скучны, с большим удовольствием она поиграла бы со своими четвероюродными сестренками или послушала интересные, смешливые истории бабушки про то, как «однажды ко мне посватался сын местного шамана». На худой конец можно даже заняться ненавистной вышивкой. Но дедушка усаживает девочку перед собой на скамью, хватается за кончик бороды, заплетенной в чахлую косицу, и принимается вещать, что твой скальд.