Возвращение - Геннадий Ищенко Страница 44

– Совпадает? – спросил полковник милиции Илья Денисович Юркович.

– Триста девяносто восемь, – ответил Машеров. – Это он опять округлил или ещё не всех нашли?

– Два человека – это ерунда, – сказал Юркович. – Могла округлить пресса.

– А что у нас по группе Сенцова?

– Все люди, упомянутые в записях за последние десять лет, реально существуют. Дальше проследить трудно. Записи логически увязаны, явных ляпов не обнаружили. Если всё так и будет, это золотое дно. Остаётся решить, как лучше использовать.

– А что по Академии наук?

– Купревич подобрал в группу три десятка человек. За них он ручается. Фотокопии части первой тетради отданы на изучение. Работают в институте физики твёрдого тела и полупроводников. Работы только начаты, поэтому о результатах говорить рано. Что думаешь делать с мальчишкой?

– Какой он мальчишка! – усмехнулся Машеров. – Старше нас с тобой.

– Я сужу по поведению. Обидчив не в меру и склонен к крайностям: выложил всё, не потребовав ничего взамен, привязан к этой девчонке… Может, он и прожил восемьдесят лет, но я почувствовал возраст только по разговору.

– Я думаю, он ещё потребует, – сказал Машеров. – Тетради – это выписки самого важного, а сколько всего мог запомнить этот человек? Одни рекомендации чего стоят. Полторы сотни человек на ликвидацию! А ты говоришь мальчишка!

– Я тоже многих ликвидировал бы, если о них написана правда. Только кто позволит их тронуть?

– Судя по записям, Андропов их тронет.

– Судя по записям, он и тебя тронет. А из этих он вычистит только часть, да и то лет через пятнадцать. Надо всё-таки перетянуть на свою сторону кое-кого из его ребят. Без работы с комитетом будет очень сложно, а у меня в нём по партизанским делам много друзей, правда не в минском КГБ. Но будет нетрудно устроить им перевод.

– С мальчишкой нужно мириться, – сказал Машеров. – Твой ляп, ты и займись. Я думаю, что он намеренно пошёл на обострение. Теперь начнёт выпендриваться и что-то требовать. Не вздумай на него давить. Все требования в разумных пределах нужно удовлетворить.

– А разумность его требований определять мне?

– Если не сможешь ты, это сделаю я. Что у нас по апрелю, кроме этих торнадо?

– Новое правительство в Йемене, демонстрация в Ереване, переворот в Доминиканской республике и вторжение в неё США. Ещё написано, что День Победы объявлен выходным.

– Когда будет последнее?

– Двадцать шестого числа.

– А торнадо уже завтра. В новости, наверное, попадёт с опозданием, как и землетрясение. Он прав: такие вещи невозможно предсказать. Если появятся эти торнадо, другие проверки будут не нужны. Тогда продолжишь набирать группу. Этих нужно посвящать во всё. Членам группы придётся выполнять деликатные дела, и в случае неудачи мы их не прикроем, поэтому идти на это должны сознательно.

Они приехали ко мне тринадцатого. Сам полковник остался в машине, а к нам в квартиру позвонил Семён. Я недавно пришёл со школы, пообедал и включил телевизор, когда раздался звонок. Мама ушла к кому-то из соседей, остальных тоже не было дома, поэтому открывать пошёл я.

– Привет, – сказал он, когда я распахнул дверь. – С тобой хотят поговорить.

– Ехать в Минск на ночь глядя?

– Ехать не надо, полковник в машине. Сядешь, я её отгоню, и вы поговорите, а потом тебя вернём.

– Заходите, – пригласил я. – Сейчас переоденусь, тогда пойдём.

Через несколько минут мы подошли к стоявшей на бетонке машине. Семён съехал к сараям, развернул машину и поехал к выезду из городка.

– Здравствуйте, – поздоровался я с Седым. – Ну как торнадо?

– Хочешь сказать, что не слушал новости? – усмехнулся он.

– Слушал, теперь слушаю вас. Что вам от меня нужно?

– Постоянные консультации.

– И как вы это представляете? Я буду, как челнок, мотаться из городка в Минск и обратно?

– Твоему отцу можно устроить перевод в Минск.

– Через управление кадрами? – спросил я.

– А тебе не всё равно? В округе есть такое полезное управление, как политическое. Когда демобилизуют твоего отца?

– Через девять месяцев.

– Если будет желание, может продолжить служить, нет – уйдёт на гражданку. Квартира останется за вами.

– Переведёте двух майоров, – сказал я. – Квартирный вопрос после демобилизации должен быть решён у обоих. Летом у родителей отпуск, но я хочу поехать куда-нибудь на море с Людмилой. На побережье много ведомственных домов отдыха, а вам будет только спокойнее. Я думаю, что для вас не составит труда научить меня мордобою. И ещё одно. Благодаря моему писательству, денег у нас достаточно, а скоро будет больше. Я хочу приодеть свою девушку, но есть сложности. Если заявлюсь к ним со шмотками, её мать может выбросить их в окно. Кроме того, хотелось бы выбрать что-нибудь получше. Поможете?

– Помогу. Не хочешь сдать школу экстерном?

– Пока нет. И нет большой необходимости, и из-за того, что я и так достаточно выделился.

– И из-за Люси?

– И из-за неё, – согласился я. – У нас всё очень серьёзно.

– Рано у вас это, – вздохнул он.

– Каждый из наших родителей уже высказался на эту тему именно вашими словами и со вздохом. У вас ко мне всё?

– Добавлю, что ты должен согласовывать с нами свои поездки.

– Это понятно, – сказал я. – До свидания. Не нужно ехать к домам, я прекрасно дойду пешком.

Вечером я рассказал родителям о состоявшемся разговоре.

– Нам надо остаться, – сказал я расстроенной маме, – иначе на юг вы уедете без меня. И потом зря ты туда рвёшься. Квартиру дадут только через полтора года, и всё это время придётся жить со стариками. Нормально проживём два месяца, а потом начнутся ссоры и скандалы. Тебе это нужно? Вокруг степь, постоянные ветра и пыль. Только и того, что Дон, который через двадцать лет загадят. А ловить рыбу можно и в Минском море. Новыми друзьями вы не обзаведётесь, а теперешние получат квартиры в Минске.

– А ты откуда знаешь? – оторопела мама.

– Знаю, – ответил я, решив всё им рассказать. – Папа угадал, когда сказал, что в меня кто-то вселился, только этот «кто-то» – это я сам в возрасте восьмидесяти лет.

Я подробно рассказал о событиях последнего дня моей жизни в тридцатом году.

– Сразу после «заселения» был восьмидесятилетним стариком, но потом сознание ребёнка начало менять моё, поэтому сейчас я нечто среднее из нас двоих. Память осталась, но чувствую себя лет на двадцать. Я помню всё, что случилось за время той жизни, поэтому представляю для Машерова большую ценность. Именно это я писал в своих тетрадках, а повести были только прикрытием.