Беглец в жизнь - Ростислав Гельвич Страница 44

В строю ветром прошелестели голоса. Явственно выделялось одно – «Ой, попали»… Вопреки обыкновению, капитан не обратил на это внимания, продолжив речь.

– Система будет такой же. Чередующиеся участки пустыни и саванны, с углублением в пересеченную местность под конец отрезка. Но будут нововведения. – Капитан остановился и вдохнул побольше воздуха в грудь. – Первое: горящие внутри ямы. Второе: ямы со змеями на дне. И третье: ямы с тупыми деревянными кольями.

Альфарана пронзило воспоминание о разговоре с Ратмиром, вот оно – ямы! Авид тем временем продолжал:

– Это все не так опасно, как может казаться – сдохнуть не дадут, не надейтесь. Но все же. Я говорю – и говорю один раз. Для всех! Кто хочет перевода или досрочного увольнения из армии, просим к секретарю, пока есть возможность! Но я надеюсь, что среди вас таких вот людей не будет! Потому что мы сила, потому что нас, а не кого-то признали лучшими! – Теперь в глазах капитана горел огонь безумия. Огонь, с которым солдат бросается один на армию врага. Огонь, который делает любое слово достойным высечения на мраморе. Огонь, который видят лишь сильные духом. Другим просто не понять. – Так или не так, бойцы?!

Рота грянула, как удар молота:

– Так точно, господин капитан!

Это был канат. Сплетающийся из голосов, как из нитей пеньки, и точно такой же крепкий.

– Вот и отлично. Смирно! – Внезапно Авид опустил руки по швам и четким, выверенным движением поднес руку к виску.

Точно так же, в полнейшей тишине, этот жест повторили и солдаты. Молчание длилось не меньше минуты.

– Вольно. Разойдись.

Лишь дойдя до казарм, немногие обрели дар речи, и только Лий решился констатировать:

– Вот такая вот хрень получается, – бухнул он, входя в прохладное помещение. – Понимаю, что меня только что вписали в охренительные проблемы, а радуюсь. И чую, что не я один такой. – И окинул взглядом остальных.

Казалось, что все крепко задумались. Даже дуболом Трирх.

Лий тем временем продолжал:

– Да даже если бы я был и против, то отказаться бы уже не смог. Пообещал же. – Теперь бард пожал плечами. – И думаю я, что если мы не хотим повторения чушни, которая была на первом марш-броске, нам надо попросить у капитана дополнительных тренировок. Бег, в смысле. Я вас спрашиваю, люди, попросим или как?

Воцарился негромкий гомон, первым высказался Альфаран:

– Лично мне глубоко плевать. Так что считай, что я согласен.

Следом солидно пробасили из конца строя:

– Тран, Артан, Родваг… в общем, десяточка людей говорит, что она «за»!

Дальше согласия посыпались, как каленые орешки. Лишь Трирх под самый конец поежился и ответил:

– А я что, а я как все…

И Лий с полным на то правом встал на табуретку и провозгласил, вскинув руку в парадном салюте:

– Единогласно! Я к капитану! – И ринулся вон из казармы.

После чего слово взял Альфаран, фактически повторив первую речь барда:

– А вот теперь все мы только что вписали себя в охренительные проблемы! – после чего он расхохотался и сел на кровать.

Рота понурилась, и очень забавно в этот момент выглядел грустный, как туча, Трирх. На его лице буквально светилась надпись: «Ой попа-а-а-а-ал…» Но если быть более точным – попали все.

И это был бег. Многоверстовые расстояния… Еще не похудевшие худели на глазах. Те же, кто похудел, становились еще более жилистыми и точеными. На тех же, кто был жилистым и точеным, уже можно было спокойно разглядеть любую мышцу. Ну, или точить о них ножи – железной крепости они, по крайней мере, уже достигли. Похудел даже Трирх, который сейчас представлял собой ужасающее зрелище. С этой массой точеных, отчетливо выделяющихся мышц сталкиваться не хотел никто. Хотя надо добавить, что далеко бегать он так и не научился.

День «особого» кросса никто не знал – даже капитан. Это чрезвычайно сильно давило на нервы. Ожидание настолько тяготило, что однажды во время очередного приема пищи Трирх сказал:

– Не знаю, как вы, а я так долго не смогу… – И самое страшное было в том, что он сказал это, не жалуясь кому-либо. Он сказал это в никуда.

Альфаран тоже ощущал такое смутное переживание. Вроде бы и делом занят, и гордиться собой можно, а все просто так. Впустую.

Но самое скверное наступило, когда все узнали дату марш-броска. Как и положено, за два дня до него.

Не спалось. Ужасный мандраж. Тело требует себя чем-то занять – мышцы гудят. Еда не лезет внутрь, хоть кулаком туда заталкивай. Примерно так Альфаран мог объяснить свое состояние. Да, он был натренирован и вроде к марш-броску готов. Но все портило въедающееся в любую мысль «а вдруг?». А вдруг не смогу бежать? А вдруг не выдержу? А вдруг то? А вдруг се? Это вертелось в голове нескончаемым водоворотом, который сминал и портил все дела. Вещи валились из рук, эти самые руки ужасно дрожали во время тренировок. И как Альфаран ни пытался, выкинуть из себя это он не мог. И вот он сделал то, что не делал до этого никогда. Пошел в местное святилище Отаурона – оно располагалось в одной части замка.

– Это можно сравнить с перевалом, пока ты на него взбираешься, – жрец в неком подобии балахона, очень высокий, обладал на редкость приятным голосом. Он засасывал, как болото. И Альфаран просто слушал, так же как он давным-давно слушал Кларахота… – он может казаться сколь угодно высоким и страшным. Но, преодолев его, ты видишь впереди такие горы, по сравнению с которыми этот перевал маленькая кочка.

– Я понимаю. Но я все равно волнуюсь. Сильно. Даже не столько волнуюсь, сколько боюсь.

– А ты не перестанешь волноваться, – только сейчас Альфаран заметил, что жрец ненамного-то старше его самого. Ну, самое большее, лет так на пять. – И это неизбежно. Редко у кого не бывает страха перед грядущим, тем более если оно такое важное, как у тебя. Я скажу больше, ты будешь волноваться и после этого марш-броска, причин будет много, и они будут разными. Вся жизнь – борьба.

Некромаг задумался и остановил взгляд на статуе Отаурона. С первого взгляда совершенно любой человек мог понять – это бог войны. Среднего роста, но зато очень мускулистый, с двумя руками, вскинутыми вверх. В одной руке был боевой топор, во второй – секира. Конечно, как можно вскинуть эти тяжеленные железяки над собой, фактически на вытянутых руках, Альфаран понять не мог. Но бог, он на то и бог.

Из задумчивости некромага вывело мягкое покашливание жреца.

– Простите… я задумался. Но ведь когда-то же этот страх пройдет?

Жрец кивнул и огладил гладко выбритый подбородок:

– Конечно, пройдет. Главное понять – будущее закрыто. Прошлое – забыто. Открыто лишь настоящее, и ты творишь его себе сам. А страх, бывает, портит даже самые великие начинания. Ты поймешь. Все это понимают.

– Благодарю…