Дети грозы. Книга 6. Бумажные крылья - Ирина Успенская Страница 44

– Хм… если я что-то упустил, ты можешь просто об этом сказать.

– Ладно. Говорю. Никакая ты не нежить. И вообще с чего ты это взял, объясни мне, скудоумному.

– С того, что моя трансформация завершилась. Думаю, когда я вынул сердце Дайма и заменил его на артефактное. Ты просто посмотри на меня: все признаки нежити налицо. Сердце не бьется, вместо крови – экстракт псевдожизни, магия вся заемная и переработанная, эмоции и ощущения – смоделированные. Иначе бы мне не удалось их так просто отключить.

– Ястреб, скажи мне, ты хоть раз видел высшую нежить ближе, чем за лигу?

– Разумеется. Я не раз ловил и препарировал личей. Да и… Эйты, иди сюда.

Умертвие послушно притопало и встало, тараща на Роне мутные глаза.

– Это не высшая нежить. Ястреб… – в тоне Ману послышалось откровенное страдание.

– Само собой. Однако посмотри, структура ауры почти идентична, тот же микростазис, останавливающий распад клеток… Кстати, и мозговые функции практически идентичны прижизненным, и душа на месте.

– М-да. Если Ястреб что-то вбил себе в голову, это безнадежно, – вздохнул Ману. – Ладно, как ни назовись… Иди-ка ты спать.

– Не вижу смысла терять время, – пожал плечами Роне. – Лучше схожу и раздобуду материал. Ночь, друг мой – самое время для темных дел.

– Ну-ну. Сходи. Куда, кстати? Не к Дюбрайну ли?

– А сейчас поглядим.

Призвав пыльную гончую, Роне снова пустил ее на карту, но не города, а Риль Суардиса. И практически без удивления обнаружил мастера теней в покоях Дюбрайна.

– Твоя интуиция безупречна. Как всегда. Так что да, к Дюбрайну.

– Если ты – нежить, Ястреб, то он тебя упокоит.

– Не сегодня. Я же не собираюсь вступать с ним в научные диспуты. Заберу потихоньку мальчишку – и дело с концом.

Ману отозвался короткой, но емкой фразой на смеси старосашмирского и зуржьего. Роне даже не понял, что именно он имел в виду. Наверное, одобрил простой и логичный план действий.

– Не волнуйся, я скоро вернусь. К утру у тебя будет отличное живое тело, камбала ты дохлая.

К покоям Дюбрайна Роне шел, тихонько напевая. Для маскировки. Ни в одном учебнике, ни в одном трактате не упоминалось о поющей нежити – а значит, вкупе с иллюзиями это отличный способ отвести от себя подозрения.

Неудобно, что с Дюбрайном не сработало.

Но Роне не обижался и даже не досадовал. Нежить не испытывает таких глупых эмоций. Просто… если Дайм считает его опасным – придется как-то решить эту проблему. Скорее всего, просто уехать. На север, к Лерду. Он вполне может прикинуться не личем, а умертвием-слугой при возрожденном Ману. А Дайму он напишет и объяснит, что волноваться не о чем и упокаивать его не нужно, тем более что Дайму наверняка будет неприятно это делать, все же… все же Дайм когда-то его любил.

Так что все не так уж плохо. Став личем, Роне не сошел с ума и вполне способен контролировать голод. И фантомную боль – тоже. Вот прямо сейчас. Контролировать и трансформировать в энергию. Удачно, что их связь с Даймом так и осталась односторонней. Так Дайм точно не пострадает, что бы с Роне дальше ни происходило.

По дороге он практически никого не встретил. Дворец спал. Можно было надеяться, что и Дюбрайн тоже спит, как и всякий нормальный живой человек. Но…

Из-под его двери выбивался свет.

То есть не совсем свет, а Свет.

Сразу две активные ауры. В плотном взаимодействии. Эмоциональный спектр в верхней части шкалы: радость, интерес, удовольствие…

Шис.

Размеренно дыша и преобразовывая фантомную боль в отсутствующем сердце в энергию, Роне приблизился к двери. Прислушался.

– …А при чем тут? – донесся голос мастера теней.

Вполне себе живой, немного удивленный и довольный.

– При том, что любовь – это не ограничения, а свобода, – ответил Дайм. – Она не убывает, когда ты ее даришь…

Роне окатило запахом солнечных ромашек. Сладким, чарующе-нежным, манящим запахом любви. Предложенной ему – и отвергнутой. Из страха.

Боги, каким же он был идиотом! Почему, почему он испугался? Почему не рискнул довериться?

«Любовь – это свобода»…

В ушах звучал голос Дайма, а перед глазами стояли солнечные ромашки на подоконнике таверны где-то неподалеку от Суарда. Шестнадцать лет назад.

Что, если бы тогда Роне не струсил? Ответил светлому шеру, позвал его? Достаточно было лишь шепнуть в звездное небо за окном: «Дайм!» – и он бы пришел. Он ждал. Не шестнадцать лет, намного больше. Он любил.

Любил трусливого идиота, до которого только сейчас дошло, что можно.

Можно любить.

Можно доверять.

Что любовь – это свобода, а не клетка. Сила, а не слабость.

Почему до него дошло так поздно? Когда он испортил все, что только можно было испортить. Оттолкнул. Убил.

Даже не на эшафоте, нет. Раньше. Перед Линзой. Когда Дайм предложил ему единение. Здесь и сейчас. Без сомнений и колебаний. А Роне – ударил. Подло. Через тридцать секунд после того как Дайм сказал «я люблю тебя».

Струсил, поверил в самое худшее, поддался старой привычке – бить на упреждение. Насмерть бить. Чтобы никто больше никогда больше не посмел нагнуть, унизить, вытереть ноги, использовать…

Какая глупость!

Отказаться от счастья и свободы, когда их предлагали – просто так, в подарок, потому что любят и доверяют. Ему. Проклятому темному, который не умеет любить и давать – только брать и ненавидеть, потому что ему всегда мало. Всегда недодали. Всегда обманули. Обидели. Унизили.

Какой же идиот…

Почему ты думал, Бастерхази, что можно искупить убийство? Вымолить прощение за предательство? Что твой больной, сумасшедший голод кто-то может принять за любовь и простить? Тебя-то. Темную тварь. Скверну. Ложь на лжи, предательство на предательстве. Ты даже клятву, данную перед Двуедиными, умудрился не исполнить. Дайм просил тебя: помириться, забыть ненависть, хранить и оберегать – ту, которую вы оба любили…

Нет. Дайм любил, а ты? Ты – хотел использовать. Ведь тебе можно, да? Раз использовали тебя, то теперь твоя очередь… ты же так радовался, что теперь – сильный, хитрый, все в твоих руках, ты получишь и силу, и свободу, и безраздельную власть, самую сладкую, подаренную добровольно.

Безмозглый придурок. Зачем она, власть? Над чем – власть? Когда ты даже собственную дурь укротить не можешь.

Вот и получай, что заслужил.

Одиночество.

Равнодушие.

Ты видел кругом врагов, когда тебя любили и тебе верили. Так получай теперь то, что искал. Можешь снова поныть и пожаловаться, что тебя обманули, тобой попользовались, но ты-то знаешь, Роне шер Бастерхази, как все на самом деле.