Лисы и львы - Инна Шаргородская Страница 44

К аркану обращаться тоже было бесполезно. Глух и нем. Свернуть его куда бы то ни было с избранного пути могла сейчас только внезапная любовь к нему светлой девы. Он и впрямь не боялся даже ада и – как не на шутку подозревала Диона – способен был и душу продать за эту самую любовь. Чего капитан Хиббит, кажется, не понимал. Ведь кто договорится с чертом без труда – так это аркан. Любой, не только Раскель. Правда, вполне возможно, он при этом еще и обведет черта вокруг пальца…

Наконец пленители Дионы покончили с переодеванием и двинулись в путь. Слабая надежда на то, что ее решат оставить в номере, не оправдалась.

– Горничная выпустит, – высказал вслух капитан ее тайные чаяния.

Из гостиницы навстречу хмурому серенькому утру вышли два довольно элегантных, но все же особого внимания не привлекающих джентльмена. Встречные заглядывались больше на кошку за пазухой одного из них…

Позавтракали они в ближайшем кафе, потом поймали очередное такси и отправились в какие-то Озерки.

К той самой няне братьев Хиббитов, как оказалось, которую подумывала навестить и сама Диона.

Заинтригованная, на время она забыла о своем бедственном положении. Что здесь могло понадобиться капитану?

Сельского, замшелого вида островок среди многоэтажек и новеньких шикарных коттеджей. Невзрачный, обшарпанный домишко в ряду других таких же. Крохотный садовый участок, занесенный снегом. Старая женщина, открывшая дверь и всплеснувшая при виде Кароля руками.

– Мальчик мой, ты ли это?…

Внешность у нее была на удивление бесприметная. Описанию почти не поддающаяся. Средний рост, среднее телосложение. Лицо приятное, но незапоминающееся. Седина, правда, довольно редкого цвета – слоновой кости, зато прическа – стандартный, скромный пучок.

Одежда тоже не бросалась в глаза. Блузка, юбка… все сдержанных, неброских тонов и такого же покроя. Не с иголочки, но и не старье. Короче, пройдешь мимо такой старушки на улице и не заметишь.

Но ровно через секунду Диону, заодно со всеми остальными, окутало чудеснейшее, невидимое, теплое облако – доброты, благожелательности, интереса. Любви и нежности…

Кароля няня узнала мгновенно, хотя не видела, как вскоре выяснилось, все тридцать лет.

– Какой ты стал… – только и сказала она, но по тону было ясно, что лучше стать просто невозможно.

– Прости, Илишна, – сокрушенно сказал капитан, крепко обнимая ее, – нет мне оправданий! Как я мог о тебе забыть, как мог не приходить столько времени?

– Но пришел же все-таки…

– Так ведь по делу пришел, скотина этакая, а не потому, что соскучился!

– Это ничего, – улыбнулась Илишна. – В другой раз, может, и соскучишься.

– Нет, но как я мог!.. – продолжал сокрушаться капитан.

– Маленький еще был, когда расстались, вот и вылетела из головы бабка старая…

Он спохватился, вручил ей купленные по дороге цветы и тортик. Она захлопотала у плиты, ставя чайник.

– Садитесь, детки, за стол, – велела им с Раскелем. – Кисоньку можно выпустить, пусть по дому погуляет.

– Не стоит, – ответил капитан. – Кисонька бедовая, напроказит еще…

– Да и пусть, – сказала Илишна, но второй раз предлагать отпустить ее, к сожалению Дионы, не стала.

Ибо погулять тут было где. И затеряться тоже… Большая прихожая, две комнаты, недавно отремонтированные и вполне прилично обставленные. Мебель новая и красивая. Бытовая техника – «последнего поколения», как выразился мастер Фарр о мобильном телефоне, который он вручил Дионе перед ее выходом «в свет»… Старушка-няня, похоже, не бедствовала. Благодаря заботам Идали Хиббита?

А в кухне – форточка открытая, несмотря на уличный холод…

За чаем с тортом говорили, конечно, о тридцати прошедших годах. Ни слова о магии и настоящей работе капитана. Он сообщил, что у него все в порядке, жена – чудесная, дочь – лучшая на свете, да и пасынок подает большие надежды. Жизнью своей он вполне доволен, чего и всем желает…

– Как ты меня узнала, Илишна? – спросил. – У тебя же, поди, немало было таких воспитанников?

– Таких – мало, – с улыбкой ответила она, лучась всеми морщинками. – Ты артист был настоящий, думала, уж точно по этой стезе пойдешь. Как пел, как танцевал – заглядение! Да еще ко мне старшенький ваш, Идали, заходит часто, про вас рассказывает. Фотографии твои как-то приносил.

– Это какого же я там возраста был? – небрежно поинтересовался капитан.

– Лет двадцати еще… но не скажу, что ты с тех пор сильно изменился.

Он вздохнул, как бы сожалея об ушедшей молодости. Но в глазах мелькнуло что-то другое… облегчение или разочарование, Диона не поняла. И призадумалась. Испугался, что старший брат и теперь интересуется его жизнью и слишком много знает о ней? Или… хотел бы, чтобы это было так?

– Чаю еще будете? – спросила Илишна. – Нет?… Ну давай тогда, выкладывай свое дело.

Кароль отодвинул чашку.

– Закурить можно?

– Кури, – нянюшка поднялась из-за стола, достала из буфета сверкающую чистотой хрустальную пепельницу.

Мимоходом глянула на Диону. Словно теплой ладонью по спине провела…

– Я пришел поговорить об Идали, – сообщил Кароль.

Илишна приподняла брови.

– Говори.

– Верней, спросить кое о чем, – поправился Кароль.

– Спрашивай, – она опять улыбнулась.

– Я так понимаю, Илишна, – начал он, – что он всегда любил тебя больше, чем родную мать. И было за что. Ты же ее практически заменила…

– Возможно, – вздохнула она. – Чудесные вы были детки, все трое, только малость подзаброшенные. Родители-то все в делах, все в делах…

– Брось, Илишна. Говори как есть – не больно-то мы им были нужны.

– Не надо так, милый. Ведь у каждого человека свое предназначение в этом мире. Случается только, что он его не понимает и поэтому совершает ошибки. Обзаводится детьми, к примеру, потому что все так делают, положено вроде как детей иметь. И нет чтобы задуматься сперва – а хочу ли я их на самом деле? Смогу ли отдавать им время, которое куда охотней потрачу на свои главные интересы?… Иногда человек еще созреть должен для материнства или отцовства. А иногда оно ему Господом и вовсе не предназначено…

– А дети-то перед Господом чем виноваты? – не сдержался капитан. – Посылал бы их тогда кому предназначено, а эти уж как-нибудь обошлись бы!

– Эк у тебя все просто, милый. Может, и виноваты чем. А может, и не в виноватости дело… Ты уж не брался бы за Господа решать, а?

Что-то в тоне этой славной старушки, которой Господь, без всяких сомнений, предназначил быть в этом мире няней и даровал, помимо бесконечной доброты, еще и бесконечное терпение, вдруг насторожило Диону, и она внимательней вгляделась в ее лицо.