Тысяча и один день - Александр Громов Страница 43

Укол жалости настигает меня только теперь. И я глажу, глажу ее коротко стриженные волосы, жалея, что моя ладонь такая жесткая и заскорузлая... ладонь эксмена... тут что-нибудь понежнее надо, да и ласкать я совсем не умею. Марджори отстраняется – не хочет расчувствоваться, дабы не увидел я хоть одну ее слезу.

– Может быть, еще не поздно начать предохраняться? – осторожно спрашиваю я.

Печальная улыбка мне в ответ:

– Возможно, уже поздно.

– М-да...

Что я могу еще сказать, ну что?

Мычать – могу.

А сказать нечего.

И грызущий червячок в сердце. Голодный, жадный, шустрый. Проедающий насквозь.

– Я хочу, чтобы ты знал одну вещь, – вполголоса говорит Марджори. – С твоим предшественником я предохранялась. Только не вообрази о себе невесть что...

Сглотнуть слюну – словно выпить стакан жидкого огня. Жжет.

– Спасибо, Мардж...

– Не за что. Мои проблемы, мои решения. Моя дурь. Справлюсь. Не бери в голову. Можешь считать это приказом.

– Постараюсь...

– Я кормила их грудью, обоих своих малышей. – Глаза Марджори все-таки увлажняются. – Конечно, я знала, что совершаю ошибку... но Тим, ты никогда не сможешь понять, какое это наслаждение! А потом, когда мне пришлось отдать того, первого, я пришла домой, в большую пустую квартиру, заперла дверь на все замки, легла на постель и наглоталась барбитуратов... Каким-то чудом я осталась жива, так что никто ничего не узнал и не заподозрил. Теперь знаешь ты.

– Спасибо тебе, Мардж... А второй?

– Я оттягивала вторую беременность, сколько могла, но ведь мы, люди, обязаны произвести на свет минимум двух младенцев... И потом, всегда есть надежда родить девочку. Когда я узнала, что будет мальчик, сначала чуть с ума не сошла, пришлось даже сходить к психотерапевту. Потом... потом примирилась. И отдала второго сына гораздо легче, чем первого, только потом какое-то время сильно пила... Ничего, справилась сама.

– Как?

– Стала делать карьеру. Мне хотелось быть независимой... хоть в чем-то.

– По-моему, ты этого добилась.

– Разве? Ты знаешь, что стало с твоим предшественником?

Киваю:

– Его вышвырнули в космос живьем через ракетную шахту. Говорят, по твоему приказу.

Глаза Марджори сужаются. Сейчас она похожа не на несчастную мать – скорее на большую хищную кошку. Может быть, пуму.

– Все правильно, такой приказ был. Передо мной положили лист бумаги, я подписала.

– Ну вот...

– Ты не все знаешь, – мурлычет Марджори. – Его выкинули в космос в скафандре с хорошей теплоизоляцией и запасом воздуха на пять часов. Он не погиб от декомпрессии и не замерз в сосульку, что в общем-то тоже было бы легкой смертью. Ему оставили радиосвязь, он пять часов умолял выслать за ним спасательную шлюпку...

– Тебе приятно об этом рассказывать?

– Я еще не все тебе сказала. – Марджори странно улыбается, и до меня не сразу доходит, что она сдерживает судорогу лицевых мышц. – Его вышвырнули, а меня заставили сидеть и слушать его мольбы, его рыдания, потом хрип... Как назло, в тот день на Юпитере не было сильных гроз, и слышимость была превосходной. А самое страшное наступило, когда я не услышала ничего, кроме незначительных помех. Почти полная тишина, понимаешь?

Она зло оскаливается, прежде чем крикнуть:

– Я не хочу испытать это еще раз! Не хочу!

– Думаю, и не придется. До начала операции я в любом случае доживу, а умирать в драке не так страшно. Когда начнется, можешь послушать мои грязные ругательства, я не против.

– Послушаю. – Марджори кивает. – А ты вбей себе в голову: я справилась тогда – справлюсь и сейчас. Твоей вины передо мною нет, а с законом разбирайся сам. Если ты останешься живым... у тебя могут быть проблемы. Очень большие проблемы. Но это твои проблемы, а не мои. Выкручивайся сам.

– Ничего со мной не случится, – успокаиваю я, как будто Марджори в самом деле тревожится обо мне, а не о себе. – Я ценен.

– До боя – да, никто тебя не тронет. А после? Если вдруг Первоматерь сотворит чудо и ты выполнишь задание, сохранившись в виде тела, а не квантов? Ты об этом не задумывался?

– Думаю, еще пригожусь.

Я лгу, и Марджори клюет на ложь:

– Ты в самом деле вообразил, будто, кроме тебя, больше некому? Я думала, у некоторых эксменов все-таки есть мозги... Так слушай: Третья эскадра на Церере наполовину укомплектована пилотессами-людьми. Понял? Думаешь, нет настоящих людей, согласных драться? Были бы шансы. Твоя попытка нужна лишь как пробный камень, как эксперимент: получится – не получится, а если не получится на Ананке, то какие выводы надо сделать, чтобы получилось на Церере. Уразумел теперь?

– Вполне. И все же...

Договаривать ни к чему – пусть госпожа вице-адмирал полагает, будто туповатый эксмен-уникум искренне верит обещаниям Департамента. Ставлю десять против одного, что она обязана регулярно докладывать наверх о моем текущем умонастроении и подозрительных контактах, и три против одного, что она посылает самые благоприятные для меня донесения, – однако береженого бог бережет. Богиня то есть, Первоматерь Люси.

Как-то обошедшаяся без Первоотца.

Даже Мама Клава знала, как с нами надо обращаться. Не так уж это трудно – поигрывая кнутом, изредка показывать пряник. Нам и позволяют резвиться, ловить крошки пряника, но за нами бдительно присматривают. На Земле, наверное, прочитывается половина всей тайной корреспонденции, связывающей региональные центры подполья с низами и между собой. Вполне достаточно. Для полного контроля наших намерений властям хватило бы и двадцати процентов.

Вот только намерений-то и нет. Мы разобщены и растеряны. Мы не знаем, чего хотим.

И мне не бывать пророком: я знаю лишь то, чего хочу я.

Ничего нового Марджори мне сейчас не сказала – этот кусочек смальты я вставил в мозаику уже довольно давно. Безусловно, я не панацея от беды, а лишь эксперимент. А зачем она мне это говорит – вопрос. Неужели все-таки переживает за меня хоть чуточку?

Трудно поверить – но все возможно. В большом мире больше исключений, как выражалась Иоланта Сивоконь.

Но какое мне дело, в конце концов? Проблемы Марджори – это проблемы Марджори, как и было сказано, а мои проблемы так и останутся моими. Если останусь цел и выцарапаю маму из лап Департамента – увезу ее в самый глухой угол в тайге или горах, подальше от настоящих людей. Приживемся в патриархальной общине, будем крестьянствовать, заведем маленькую табачную плантацию для людей с проклятыми атавизмами прошлого и обязательно корову... надо будет попытать Мустафу Безухова, чтобы объяснил подробно, как их, черт возьми, доят...