Меч Ронина - Диана Удовиченко Страница 43

Имелся только один способ проверить гипотезу. Неточный, разумеется, приблизительный. Но другого Сенкевич не знал. Он приказал принести трубку, закурил, расслабился и впал в состояние медитации.

Поднявшись над Эдо, сразу же полетел в сторону замка. Завис в воздухе прямо над пагодной крышей, стал присматриваться. Долго искать не пришлось: над резиденцией сегуна поднимались извилистые щупальца белого и серого тумана. Переплетались, принимали причудливые очертания, росли и взбухали. Вскоре серо-белая дымка стала такой густой, что заволокла весь замок, и он исчез из виду.

«Место силы, вот оно!» – понял Сенкевич. Так выглядела энергия очень мощного духа, который обитал в Эдо.

Внезапно туман, будто почувствовав присутствие чужака, потянулся к нему. Щупальца слепо хватали воздух, извивались, удлинялись, приближаясь к Сенкевичу. Пришлось ретироваться.

Он вернулся в тело, задумался. Его теория получила косвенное подтверждение. Если в замке Эдо находится какая-то сильная сущность, неудивительно, что духи отказались выполнять приказ и шпионить за нею. Сенкевич задумчиво покрутил тетрадь монаха, с которой никогда не расставался: боялся, что украдут. Полистал ветхие страницы. Прочел описания духов. Немного поразмыслил, позвал слугу, приказал принести рисовую веревку и принадлежности для письма. Получив требуемое, дождался, когда слуга скроется в доме, и строго произнес:

– Рокурокуби!

На скамье возникла длинношеяя дама.

– Ты решил, что я должна умереть, господин? – печально спросила она.

– Не совсем, – с суровостью ответил Сенкевич. – Но ты должна быть наказана. Послужишь экспериментальным кроликом.

Если Рокурокуби и удивилась, то вида не подала. Только поклонилась и застыла в ожидании.

«Как там говорил Одзе? – припомнил он. – Запечатывают духа с помощью искренних молитв и погружения в Сонтэн?»

В Сонтэн Сенкевич погружаться не умел, да и не хотел учиться. Зато мог медитировать, пусть и не с благими целями. Он сосредоточился, сконцентрировался на задаче: Рокурокуби должна быть обездвижена. Только вот ни одной буддистской молитвы Сенкевич не знал. Поискав в памяти Тосицунэ, понял: самурай тот еще безбожник.

«Ладно, заменять так заменять, – промелькнула мысль. – Какая разница, что за слова? Главное, чтобы они были искренними».

So close no matter how far.

Couldn’t be much more from the heart,

Forever trusting who we are,

And nothing else matters, —

прочувствованно произнес он слова любимой песни.

Рокурокуби закачалась на скамейке, напоминая змею под дудкой факира.

Never opened myself is way,

Life is ours, we live it our way,

All this words I don’t just say,

And nothing else matters… [23]

Дух стал расплываться, распадаться на тонкие струйки тумана. Искренность «Металлики» никто не мог отрицать.

Сенкевич исполнил «Nothing else matters» полностью, с выражением и правильными акцентами. Закончив, жестко произнес:

– Я приказываю тебе, дух по имени Рокурокуби, войти в этот… это… – Немного помявшись, подставил собственную трубку: – В этот предмет и запечатываю тебя на пять минут!

Женщина обратилась в сероватую дымку, извиваясь, втянулась в трубку.

«Теперь веревку и бумажку с молитвой для страховки», – вспомнил Сенкевич. Перевязал новое обиталище духа, на бумаге написал, опять же по причине незнания молитвы, первый куплет «Nothing else matters», прилепил к веревке. Трубка выглядела обычно, не потяжелела ни на грамм. Но, зная, что в ней содержится, Сенкевич не решился бы ее курить.

Он принялся отсчитывать время. По прошествии пяти минут раздался обиженный стон, веревка распалась на куски, и из трубки вырвалось серое облако.

– Мог бы запечатать меня и в чем-нибудь другом, господин, – надулась Рокурокуби. – Хотя бы в кусте хризантем. Это красиво и женственно. А там тесно и воняет.

– В следующий раз, когда провинишься, так и сделаю, – цыкнул Сенкевич. – Причем навсегда. А теперь убирайся!

Дама испарилась.

– Сонтэн, Сонтэн, – пробормотал Сенкевич. – Понты все это корявые, опиум для народа. Главное – искренность и медитация. Теперь позовем самого сильного. – Он шепнул: – Мадара!

Сад заволокся дымом, из которого выглянула недовольная физиономия.

– Ты обещал оставить меня в покое! – профыркал кот. – Может быть, стоит наказать тебя?

Симпатичная морда превратилась в драконью пасть. Сенкевич невозмутимо исполнил песню «Металлики» и добавил:

– Именем Джеймса Хэтфилда приказываю тебе, дух Мадара, войти в скамью и запечатываю тебя…

Дракон испарился, туманом завис над скамьей.

– Ладно, ладно, я понял, – раздался из облака недовольный голос. – Отпусти. Чего ты хочешь?

– То-то, – напутствовал Сенкевич. – Помни, я знаю твое имя, а значит, хозяин положения тоже я.

Кот плюхнулся на скамью, чуть не ставшую его последним пристанищем.

– Что за жизнь, – пожаловался он. – Монахи приходят – запечатывают, самураи приходят – запечатывают. И никто не додумается покормить бедного духа…

– Сейчас прикажу принести молока, – усмехнулся Сенкевич. – И надеюсь, ты в невидимом состоянии? Перепугаешь мне весь дом.

– Обижаешь! Конечно, я видим только тебе, – кот изящно почесал за ухом. – Но позволь хотя бы не называть тебя хозяином и господином. Это обидно.

«Наконец нашелся хоть кто-то в этой стране с обостренным чувством собственного достоинства», – обрадовался Сенкевич. Милостиво позволил обращаться по имени. Нахальный демонюга больше тянул на приятеля и собутыльника, чем на раба. Не подав виду, что ему это понравилось, Сенкевич сурово произнес:

– Хорошо, разрешаю. Но приказы будешь выполнять. И вот первый. Отправляйся в замок Эдо, посмотри, что там и как.

Слуга принес небольшой тазик молока и, застыв истуканом, наблюдал, как белая жидкость сама по себе стала исчезать из посудины. Глаза его из раскосых сделались круглыми.

– Осторожнее надо быть, – упрекнул Сенкевич, отослав человека.

– Прости, проголодался, – довольно мяукнул Мадара. – Приказ твой выполнить нетрудно. Ухожу!

– Будь осторожнее, там какая-то нечисть, – напутствовал его в дорогу Сенкевич.

– Я и сам нечисть! – донесся самоуверенный голос из серебристого облака.