День гнева - Мэри Стюарт Страница 43

Габран бросил кости. Один и два. Ход почитай что ничтожный. Ллир, выбросив пару пятерок, победно провел в дом свою последнюю фишку и ликующе возвестил:

— Играем! Играем! Это уравнивает две твои прошлые победы! Играем последний решающий кон. А кости-то меня слушаются, так что похлопай мне, приятель, и молись своим чужеземным богам!

Габран раскраснелся от выпитой медовухи, но по виду был еще достаточно трезв и слишком изыскан, чтобы подчиниться хотя бы одному из этих увещеваний. Пододвинув проигранные монеты своему противнику, он не без сомнения произнес:

— Похоже, ты совсем меня обчистил. Прости, но решающим придется считать этот кон. Ты победил, а меня ждет постель.

— Ладно, брось. — Ллир, искушая, погремел в кулаке костями. — Теперь твоя очередь. Пора удаче улыбнуться и тебе. Давай же, попытай счастья. Не стоит портить такую игру.

— Но у меня правда ничего больше нет. — Отвязав с пояса кошель, Габран порылся на самом его дне. — Видишь, совсем ничего. Где же мне еще добыть денег, если я проиграю снова?

Он запустил пальцы поглубже, потом вывернул кошель наизнанку и потряс над доской.

— Вот. Ничего.

Из недр кошеля не вывалилось ни одной монеты, зато выпало что-то другое, покатилось по доске и остановилось наконец, поблескивая в свете лампы.

Это был округлый амулет из дерева, отбеленного морем до блеклого серебра, с грубо вырезанными на нем глазами и ртом. В дырки-глаза были вклеены смолой две голубые речные жемчужины, а изгиб усмехающегося рта был замазан красной глиной. Грубый амулет богини с Оркнеев, по всей видимости, изготовленный ребенком, но для выходца с островов — самый могучий символ.

— А, жемчуг. — Ллир тронул амулет пальцем. — А чем тебе это не ставка? Если богиня с ее амулетом приносят тебе удачу, ты отыграешь и его, и свои деньги в придачу. Ну что. я бросаю первым?

Кости загремели, упали, покатились по обе стороны амулета. Но прежде чем они успели окончательно остановиться, их грубо столкнули с доски. Внезапно протрезвевший, Мордред наклонился и резким движеньем схватил талисман со стола.

— Где ты это взял?

— Не знаю. — Габран удивленно поднял глаза. — Он у меня уже много лет. Не помню, где я его подобрал. Может…

Он умолк. Рот его так и остался полуоткрытым Не спуская расширенных глаз с Мордреда, он неожиданно побелел как полотно. Даже объяви он об этом во весь голос, и тогда признанье его не стало бы более явным: теперь он вспомнил, как попал к нему талисман.

— В чем дело? — спросил кто-то из толпы, но никто ему не ответил. Мордред был так же смертельно бледен, как и Габран.

— Я сам его сделал. — Он говорил ровно и монотонно, так что те, кто не знал его, сочли бы его голос лишенным вообще каких-либо чувств. — Я сделал его для матери. Она всегда носила его. Всегда.

Его взгляд ни на мгновенье не отрывался от лица Габрана. Он не сказал больше ни слова, но фраза его в мертвенной тишине словно закончила сама себя: “До самой смерти”. И теперь с совершенной ясностью, будто признанье было сделано вслух, он понял, как она умерла. Понял, кто был ее убийца и кто послал его на черное дело.

Он не знал, как в руке его очутился нож. Забыты были все споры и доводы о праве королевы убивать по собственной воле. Принц способен совершить такое и совершит. Ногой он отбросил стол, во все стороны полетели игральные фишки. Нож Габрана лежал под рукой у своего хозяина. Схватив его, Габран вскочил на ноги. Остальные, чей ум был затуманен медовухой, все еще считая происходившее у них на глазах внезапной ссорой за игрой, были слишком медлительны.

— Да ну же, ладно вам, — добродушно запротестовал Ллир. — Забирай его, если он твой.

Еще кто-то попытался схватить принца за руку, в которой тот держал нож, но, ускользнув от доброхота, Мордред прыгнул на Габрана: нож он держал умело и низко, готовясь снизу вверх нанести удар под сердце. Габран, немедленно протрезвевший, понял, что надвигавшаяся на него угроза — не сон и не пьяный бред и что она грозит ему смертью, и выбросил руку с ножом. Клинки скользнули друг по другу, но Мордред попал в цель. Нож вошел глубоко под самые ребра, где и застрял в ране.

Выпал из пальцев Габрана, загремел по камням пола клинок. Габран обеими руками вцепился в рукоять ножа, засевшего у него под ребрами. Он наклонился, потом, согнувшись пополам, стал падать ничком. Чьи-то руки подхватили его и уложили на пол. Крови почти не было.

Полную тишину, воцарившуюся в покое, нарушало лишь прерывистое хриплое дыханье раненого. Мордред, стоя над телом, окинул потрясенное сборище взглядом, достойным самого Артура.

— Он это заслужил. Он убил моих родителей. Талисман принадлежал моей матери. Это я сделал его, и она носила его всегда. Он, наверное, взял его, когда убивал их. Он их сжег.

В комнате не было ни одного человека, которому не случалось бы убивать или присутствовать при убийстве. Но услышав такое, многие обменялись взглядами, исполненными отвращенья.

— Сжег их? — переспросил Ллир.

— Сжег заживо в их собственном доме. Я видел, что от него осталось.

— Не заживо.

Шепот вырвался из уст Габрана. Любовник королевы лежал на боку, скрючившись вокруг ножа и сжав руками рукоять, но бессильно и робко, словно ему хотелось вырвать нож, но он страшился боли. С каждым его хриплым неглубоким вдохом на серебряной гравировке рукояти подрагивали блики света.

— Я тоже его видел. — Гавейн стал подле Мордреда, глядя вниз. — Это было ужасающе. Они были бедные люди, преклонных лет. У них не было ничего. Если это правда, Габран… Ты действительно сжег дом Мордреда?

Габран с трудом втянул в себя воздух, словно боль выдавливала жизнь из его легких. Лицо у него побелело как пергамент, а золотистые кудри потемнели от пота.

— Да.

— Тогда ты заслуживаешь смерти, — сказал Гавейн, стоя плечом к плечу с Мордредом.

— Но они были уже мертвы, — прошептал Габран. — Клянусь, они были уже мертвы. Сжег… их… потом. Чтобы скрыть следы.

— Как они умерли? — настойчиво потребовал ответа Мордред.

Габран не ответил. Быстро опустившись подле него на колени, Мордред положил руку на рукоять кинжала. Руки раненого дернулись и упали, лишенные силы. Со все тем же обманчивым спокойствием Мордред произнес:

— Ты все равно умрешь, Габран. Так скажи мне сейчас. Как они умерли?

— От яда.

От одного этого слова по всем собравшимся пробежала дрожь. Слова передавались из уст в уста, так что шепот метался по комнате словно шипенье. Яд. Оружие женщины. Оружие ведьмы.

Мордред оставался недвижим, но почувствовал, как подле него напрягся Гавейн.

— Ты отвез им яд?

— Да. Да. С остальными дарами. Дареное вино.

Никто из каэрлеонцев не произнес ни слова, а никому из оркнейцев это и не было нужно. Мягко, утвердительно, а не задавая вопрос, Мордред проговорил: