Имперский рубеж - Андрей Ерпылев Страница 43

— Зачем? — хохотнул давешний знакомец-фельдфебель, уже без бинтов на ноге, хотя и заметно припадающий на раненую ногу. — Чтобы дура какая-нибудь с высот прилетела? Пардону просим, ваше благородие.

— Ничего-ничего, — пробормотал Бежецкий, до боли в пальцах сжимая автомат. — Когда же отлет?

— Да вот, ждем кое-кого, — откликнулся словоохотливый фельдфебель, как-то незаметно оказавшийся рядом с поручиком, которого колотила, не отпуская, нервная дрожь, почти такая же, как перед несостоявшейся дуэлью. И странное дело — Сашу это не коробило, наоборот, рядом с годившимся ему в отцы бывалым солдатом было как-то спокойно, надежно. Почти как со старым его «дядькой», дедовым денщиком Трофимычем — бессменным телохранителем и наперсником детских лет, терпеливо врачевавшим ссадины на локтях и коленках маленького Саши, выстругивающим перочинным ножиком деревянные мечи и меткие луки, учившим рубить ивовым прутом, будто саблей, головы могучим чертополоховым кустам… — Как дождемся, так и отправимся.

— По машинам, — раздался над сразу пришедшим в движение людским муравейником металлический голос. — Готовность пять минут…

Голос тут же смяло разноголосым рокотом вертолетных винтов, но команды уже были никому не нужны: люди действовали слаженно, словно все движения давным-давно были отрепетированы. В руки Александру ткнулся какой-то тяжеленный тюк, который он автоматически передал кому-то еще, еще и еще один… Сразу несколько пар рук протянулись из выхваченного на миг лучом прожектора угольно-черного провала люка, чтобы подхватить самого офицера и втащить его внутрь. Кто-то проорал что-то, показавшееся комариным писком, в самое ухо…

— Не слышу!.. — проорал в ответ Бежецкий, сам себя не слыша и ощущая лишь вибрацию, дробящую на куски череп.

Кто- то косо напялил ему на голову наушники, разом приглушившие гул винтов, ткнул пальцем клавишу интеркома, и в уши тут же ворвался шорох и писк эфира.

— Теперь слышно? — голос фельдфебеля теперь был различим четко.

— Да, да…

— Минуты две осталось, и — с богом. Вы рядом держитесь, вашбродь, если что. Я в передрягах бывал, смекну, что к чему, а вам — внове.

— Зуб как? — не к месту вспомнил Саша.

— Что? — немного растерялся фельдфебель.

— Зуб, говорю, как?

— А, зуб! — неизвестно чему обрадовался «дядька». — Нету зуба! Иннокентий Порфирьевич распорядились и дернули мне зуб напрочь. Даже не почуял, как щербатым остался. Зато теперь — порядок!

— Как вас зовут?

— Федотом Филиппычем кличут, — жизнерадостно отозвался собеседник. — Кантонистовы мы.

— Давно в армии?

— Да, почитай, четвертый десяток, — вздохнул фельдфебель. — Срочную отслужил, а домой так и не вернулся… Куда мне — кругом сирота, один как перст. Родителей еще мальцом схоронил… Царь-батюшка теперь мне за папашу, а армия — за мамашу. Вот, восьмую кампанию уже тяну. Его превосходительство, вот, попросили…

— Что попросили? — перебил его Александр, смутно о чем-то догадываясь, но ответа не получил.

Все вокруг вдруг наполнилось грохотом, озарилось красным, и офицер впервые после «посадки» различил в неверном освещении застывшие лица товарищей по вертолету.

«Неужели обстрел?…»

Услужливое воображение тут же нарисовало жуткую картину: крупнокалиберные пули пропарывают, как лист бумаги, тонкий дюраль борта, заставляя вспыхнуть сотни литров топлива, закачанного в вертолетные баки под завязку, взрыв рвет на части набитую людьми коробку, сплавляя в адском горниле воедино металл и трепещущую плоть…

— Началось, — толкнул локтем в бок окаменевшего поручика фельдфебель, и вибрирующий пол тут же качнулся вбок, повернулся, заставив внутренности скрутиться в болезненный узел, и с силой вдавился в подошвы. В крошечном иллюминаторе, как по заказу оказавшемся у самой Сашиной щеки, мелькнули далекие уже огни, слепо шарящие в темноте белесые щупальца прожекторов, и все пропало, будто заслоненное ширмой.

— Спаси, сохрани и помилуй меня, Господи, — услышал поручик чей-то едва различимый шепот и с изумлением узнал свой голос…

* * *

— Не задело, вашбродь? — Фельдфебель ужом подполз к скорчившемуся под скалой Саше.

— Нет, — оторвал тот голову от земли и попытался выглянуть из-за валуна, огромного, но кажущегося сейчас слишком маленьким: так и чудилось, что из-за камня торчат то плечо, то нога, и в следующий миг они станут мишенью для невидимого стрелка. — Все в порядке…

— Лежи! — рыкнул Филиппыч и могучей пятерней шлепнул поручика по каске, вынудив снова пригнуть голову.

Вовремя — пуля тут же с тупым звуком зарылась в каменное крошево у виска, хлестнув по щеке колючими песчинками.

— Глаза целы?

— Да…

— Зря вы, вашбродь, геройство-то проявляете, — попенял фельдфебель, скорчившись под боком у Бежецкого и отщелкивая магазин автомата, чтобы, не теряя ни секунды, начать пополнять его патронами. — Пуле-то оно все одно — офицер перед ней или солдат сиволапый. Крестик-то, оно, конечно, получите потом, да положат его на ваш ящик. Чего поперед батьки в пекло переть? Вот наберетесь опыта, пообстреляетесь — тогда и карты вам в руки…

— Прости, Филиппыч…

Саше было стыдно. До смерти стыдно за свою ребячливость и глупость. Забыл на миг в горячке боя, что пули вокруг свистят самые что ни на есть настоящие, а за камнями высотки, которую кровь из носу, как прокричал по рации капитан с вылетевшей из головы фамилией, надо взять, — вовсе не условный противник. Самый что ни на есть настоящий. Приникнувший сейчас к прицелам, хорошо, судя по всему, знающий местность и давно пристрелявший каждую кочку.

— Как там Семенов? — выдавил из себя поручик, стараясь не смотреть назад, туда, где метрах в пятидесяти вниз по склону изломанной куклой лежал солдат, выпрыгивавший из вертолета сразу перед ним, Сашей, молодой белобрысый парень, весельчак и балагур.

— Как-как… Никак, — вздохнул фельдфебель, защелкивая обратно магазин. — Ангелы, должно, светлые влекут его в чертоги небесные… Хороший был парень, упокой Господи его душу.

— Может, жив еще?

— Эка хватил… Нет, вашбродь, я-то уж смертушку повидал на своем веку. Живого от покойника давно за версту отличаю… Да не берите вы до сердца, Сан Палыч, — Бог дал, Бог взял. Все под ним ходим. Сегодня, вот, он, а завтра — я.

— Или я…

— А вот этого не надо! — рассердился вдруг Филиппыч. — Это мне, старику, о смерти думать надо, а вам — не резон. Долгая дорога у вас впереди. Еще в больших чинах походите. Помяните мое слово, барин, высоко залетите. Нам, грешным, не достать.

— Откуда ты знаешь?

— Да по глазам вижу. Когда у человека смертушка за плечами стоит — глаз у него не тот. Тоска в нем, что ли… А у вас, вашбродь, глаз чистый, светлый — жить вам еще да жить. Лет через двадцать вспомните меня, старика, да скажете: прав был Филиппыч, как в воду глядел. И не сомневайтесь: бабка у меня цыганкой была — все ведовство свое мне передала!