Голод суккуба - Райчел Мид Страница 43

Я понимала, что его по-прежнему гложут сомнения, но, когда втот же день мы вернулись в Сиэтл — уже не в образах Митча и Табиты, — онвсе-таки приободрился. По дороге к Питеру мы подобрали Сета, и заключительнуючасть поездки ни тот ни другой со мной не заговаривал.

Джером опять решил не удостаивать нас своим присутствием, новсе остальные собрались ради вкусной еды и покера: Питер, Коди, Хью и Картер.Картер, похоже, был озадачен явлением Сета, хотя вида не подавал. Зато всеостальные встретили его как давно потерянного брата. Учитывая, насколько частоон вступал в наши разговоры, я подумала, что прочие бессмертные уже видят в немсвоего.

Большую часть вечера он держался рядом со мной, но оказалсяпревосходным игроком в покер. Я думаю, его мирный, безмятежный характер обманулвсех присутствующих и они просто забыли о том, что он смертный. Забавно, но онтоже казался вполне доволен выигрышами, пусть даже на свой снисходительныйманер. Я с радостью обнаружила эту сторону его характера, тем более что и емупонравилось в обществе моих друзей.

Я толком не поняла, какая моя сторона открылась ему темвечером. Мои друзья, несомненно, совершенно себя не сдерживали, посмеиваясьнадо мной, а Бастьен вообще, похоже, счел это вечером воспоминаний. Оннепрерывно рассказывал всяческие истории из моего прошлого, стараясь при этомвовлечь меня в перешучивание, смысла которого больше никто здесь не понимал. Ястаралась не отзываться на его потуги, насколько это возможно, чтобы не обидетьего. Мое внимание было прежде всего обращено на Сета, и, учитывая, что весьвечер я не отпускала его руки, ограничиваясь лишь вежливыми улыбками в сторонуБастьена, думаю, инкубу стало ясно, к кому обращена моя преданность. Казалось,это его не слишком трогает.

Посреди игры мне позвонили вместе Мэй и Грейс.

— Привет, Джорджина, — сказала Грейс.

— Это мы, — сказала Мэй.

— Вы что-нибудь отыскали?

— Ничего подходящего, — отозвалась Мэй.

— О-о. — И только-то.

— Но это может ничего не значить, — сказалаГрейс. — Мы всегда кого-нибудь упускаем.

— Но на самом деле это ерунда, — сказалаМэй. — С ними нет проблем, если они не суют нос в наши дела.

— И обычно они не суют?

За долгие годы я сталкивалась с несчетным количествомбессмертных всех видов и возможностей, но не обращала особого внимания, как онивзаимодействуют друг с другом в политическом смысле. Я всегда беспокоилась освоей собственной работе и только о ней, уверенная, что начальство обладаетдостаточной властью, чтобы разобраться со всем остальным.

— Обычно не суют, — в унисон согласились демоницы.

Когда я повесила трубку, на меня с любопытством уставилисьигроки в покер.

— Кто это был? — спросил Питер.

— Грейс и Мэй.

— Тьфу, — скорчил рожу Хью. — Сучкисумасшедшие, двойняшки-лесбиянки.

— Эй, это совершенно незаслуженно. Они бывают оченьполезны.

— Да ну? Ладно, подожди, — предостерег он, —тогда узнаешь, что они только и ждут, чтобы обрезать тебе волосы и нарядить вовсе черное.

Коди улыбался, глядя на мое возмущение:

— Почему мне кажется, что мы имеем дело с очереднымнезаконным расследованием Джорджины?

— Не таким уж незаконным.

— Все это достаточно незаконно, — заметил Бастьен,зевая. — Ты со своими смертными.

Он сунул в карман оставшиеся деньги, допил свой бурбон ипоблагодарил Питера за потрясающий вечер.

— Так скоро уходишь? — спросила я.

— Поищу более сносную компанию. Не в обиду тебесказано, Цветочек. — Он склонился и запечатлел на моих губах поцелуй,слишком долгий для дружеского. — Доброй ночи.

Его уход способствовал очередному всплеску активностиБастьенова фан-клуба, когда все принялись строить предположения, какую сексуальнуюэскападу он предпримет сегодня.

— Как же он это делает? — задал вопрос Питер.

— Хотел бы я так уметь, — добавил Коди.

— Эй, добиться женщины ничуть не сложнее, чеммужчины, — возмутилась я. — Иногда даже проще.

— Это потрясающий парень, — восторженнооткликнулся Хью. — Отправиться за новой жертвой сегодня, когда егосвечению от предыдущей и дня еще не исполнилось. Жаль, что мне не везет такчасто.

Сет не был расположен поддерживать разговор с ними — да и скем угодно на эту тему, — но, как и остальные мои приятели, он испыталперед инкубом нечто вроде благоговения. Особый его интерес вызвало замечаниеХью.

— Что ты имеешь в виду? Какое свечение? Ты хочешьсказать, он лучился довольством?

— Типа того… ты должен понимать, о чем я толкую, —ухмыльнулся Хью. — Не знаю, такой ореол после секса… Гламур?

— Кому какое дело? — резко вмешалась я, никак нежелая развивать этот разговор.

Сет задумался:

— Ладно, значит, так оно и есть. Ведь каждый послесекса испытывает что-то вроде этого.

— Да, но у инкубов и суккубов все по-другому, — свидом знатока принялся объяснять Питер.

Если не ошибаюсь, он пытался говорить с британским акцентом,подражая Бастьену.

— Их свечение действительно видно — по крайней мере,для прочих бессмертных. Во время секса они забирают жизнь своего партнера. Ихманит жизненная сила. Для бессмертных недавно с кем-то переспавший инкуб илисуккуб почти…

— Сверкает, — подсказал Коди. — Или искрится.Но при этом… нет. Это трудно объяснить. Разве Джорджина тебе об этом нерассказывала?

— Об этом — нет, — сказал Сет. — Так я… э-э,смертные этого не видят?

— Мы играем или нет? — повысив голос, нетерпеливопоинтересовалась я.

Мой взгляд перехватил Картер.

— Не так, как мы, — гнул свое Питер. — Ноони… вы способны осознать это. Или, лучше сказать, ощутить. Это васпритягивает. Очень заманчивое состояние.

Я вжалась в кресло, пытаясь сообразить, заметит ликто-нибудь, если я вдруг сделаюсь невидимой. Все равно никто не слышал моихвозражений.

— Ты должен был это почувствовать, — сказал Хью,потягивая виски. — В те дни, когда ты видишь Джорджину и почти не можешьсебя контролировать, так она возбуждающа. Глаз не оторвать. Конечно, труднообъяснить разницу, поскольку она всегда возбуждающая, а?

Все, кроме меня, Картера и Сета, засмеялись. Понятно, чтопоследнюю фразу черт считает комплиментом, но мне все же очень хотелосьшвырнуть в него стакан. Веселье вскоре поутихло, и мы вернулись к картам. Носказанного не вернешь. За оставшееся время мы с Сетом словом не перемолвились,чего никто — за исключением, кажется, Картера — даже не заметил.