Оборотень в погонах - Андрей Уланов Страница 43

А теперь мы трясемся в мертвой железяке посреди выжженной пустыни и от ближайшей «зеленки» добрая дюжина верст, да и нельзя нам в нее соваться – наверняка басмачи в ней кишат, что блохи на собаке.

Терпеть ненавижу!

Гробовики высаживают нас у подножья. Капитан дожидается, пока они удалятся, строит нас и спокойно так, ласково командует: «Вперед».

Вперед – это значит вверх.

Когда мы, взмокнув, взбираемся на вершину, за первой горой обнаруживается вторая. Б… прости, господи, наверняка и третья имеется. Этот горный массив, в Бога, в душу… И нам по нему переться к месту засады. Ночью. Я е..!

Под утро капитан объявляет привал. Расползаемся под валуны, занимаем круговую оборону. Воды мало. Мы уже выхлестали почти половину запаса, а ведь нам еще и в засаде сидеть.

К полудню выясняется, что мы сидим еще и без связи. Основной канал отчего-то накрылся медным тазом, а к запасному молитвеннику служка поленился захватить переплет. Капитан лупит его по ушам, но связь от этого не появляется.

Сержант Аоэллин нашел лозой воду. Пытаемся до нее докопаться – ни хрена. Сплошной камень. Костяной предлагает рвануть его к чертям шашкой. Не пойму, шутит он, или всерьез. Весь в пыли, только глаза из-под чалмы блестят.

Темнеет. Выдвигаемся ближе к дороге. Здесь, похоже, действительно Край Непуганых Идиотов. Чуть ли не каждые полчаса шляются какие-то личности – так руки и чешутся сграбастать такую группку и потолковать по душам во-он за теми валунами. Но капитан дает отлуп. В чем-то он прав – если этих придурков кто-то хватится…

Под утро я начинаю кемарить с открытыми глазами и вижу, как ко мне подбирается толпа басмачей размером с палец. На головах у них почему-то не чалмы, а маленькие островерхие зеленые колпачки. Пытаются продать анаши. Разгоняю.

Примерно к полудню Костяной дорывается-таки до воды. С помощью двух шашек. Очень вовремя, валуны уже раскалились так, что плюнь – зашипит. Забиваемся под них как можно глубже и изо всех сил завидуем ящерицам.

По дороге проходят два ишака и верблюд. С ними семь рыл; из них двое, похоже, гоблины. У троих луки, один тащит ружье, другого оружия не видно. Это явно не тот караван, ради которого мы тут парились.

Оживает карманное зеркальце командира. Нашим наконец стало интересно, чего это мы молчим уже битые сутки. Почесались, называется. Завяжи мы прошлой ночью бой, нас бы уже давно нашинковали в мелкую сечку.

Как бы то ни было, теперь связь есть. Штабные маги наскоро закляли духа-ретранслятора – как я понял, что-то вроде астрального вестника, но труба пониже дым пожиже. Все бы ничего, главное, что бы он не слинял с перепугу когда начнется.

Темнеет.

На дороге появляются три орка. Один – в зеленой чалме хаджи, двое других – с ручными бомбардами. Разведка боем, вот как это называется.

Мулла вдруг останавливается. Пальцы его левой руки быстро-быстро перебирают четки, а правая медленно поднимается, будто в трансе, нашаривая чарометное гнездо. Капитан дает Аоэллину отмашку.

Чтобы выстрелить из лука, эльфу приходится встать. Его гибкая фигура явственно выделяется на фоне склона, но это уже неважно. Первая стрела пробивает глотку муллы наискось, широкий наконечник режет сосуды и гортань. Две других укладывают охранников прежде, чем те успевают обернуться.

– Тре-е!..

Потом на склон обрушивается огненный дождь. Это раньше мне казалось, что здесь жарко. Теперь я с тоской вспоминаю полуденную прохладу. Пламенные капли стекают по бокам валунов, оставляя глубоко проеденные дорожки. Коротко вскрикивает Костяной, зажимая прожженный рукав.

А по дороге, вслед фронту озаряющего путь смертоносного ливня, уже катится душманская орда.

Я припадаю к камням, выцеливая вожаков в неверном свете жидкого пламени. Они падают один за другим, но орда рвется вперед и вверх. Мелькают в прицеле хари – людские, орочьи, гоблинские. Аоэллин рядом со мной, преодолевая отвращение, палит из жезла.

– Джинн!..

Это капитан, и в голосе его звучит тревога. Я отрываюсь на миг от окуляра, чтобы бросить взгляд на парящую поверх противоположного гребня фигуру.

Огненный плащ, железная корона и неимоверное количество аляповатых перстней, как у орка-цветочника на базаре. Я вздыхаю с облегчением. Технически марид, конечно, тоже джинн… ну так прапорщик – тоже почти офицер. Правда, попа с нами нет, и это уравнивает шансы.

В тылу орды вырастают палатки, словно дождевики – на глазах. Муллы, пригибаясь, ползут туда; покуда я снимаю двоих, остальные добираются до цели. Теперь черта с два их подстрелишь. Хотя… Я прикидываю, где должна находиться грудь стоящего на коленях, прицеливаюсь… дергаюсь, когда Костяной одну за другой швыряет две гранаты в откатившуюся толпу… целюсь снова и стреляю.

По полотну расползается красное пятно. Воет от злобы марид.

Что-то орут шаманы. Со стороны дороги веером налетают осколки раскаленного стекла, заставляя нас залечь, и под вспышки осветительных заклятий орда вновь лезет на приступ. Марид держится позади, мечет молнии в стрелков. Несколько наших пытаются сосредоточить огонь на нем, но обычные пули не причиняют джинну вреда – он только отмахивается и сипло орет что-то по-арабски. Наверное, грозится разрушать города и строить дворцы. Обычная похвальба – до сих пор еще ни у одного джинна не хватило силенок снести город с лица земли; даже когда армии Сулеймана Великолепного стояли под стенами Вены, судьбу сражения решали пушки и священники. Да и с дворцами у них не очень.

Я перезаряжаю винтовку спецпатронами, торопливо прошептывая над каждым «Отче наш». На миг поднимаю голову – за моей спиной, под прикрытием груды валунов, двое целителей останавливают кровь молодому парню, еще не заработавшему почетной клички. Марид не обращает на меня внимания. Глаза его мерцают текучей бронзой – нечисть полагается целиком на колдовское зрение, для которого я невидим. Под прикрытием молний душманы лезут все выше.

Тщательно целюсь. Какие места могут быть уязвимы на теле джинна? Глаза? Сердце? Взгляд мой останавливается на широких зубцах короны, испещренных куфической вязью. Вот оно!

Пуля сбивает венец с лысой башки марида, и тот валится наземь, придавливая гоблина в засаленом халате. Джинн торжествующе воет, прежде чем обрушиться в гневе на своих пленителей. В рядах противника – паника. Зажатые между разъяренным маридом и нами, душманы начинают разбегаться.

Через полчаса все кончено. Только белеют во тьме рухнувшие палатки, да посверкивают молнии, застрявшие между камней.

Мы продолжаем ждать.