Ростов. Лабиринт - Александра Давыдова Страница 43

Отошли подальше от людских глаз — вниз, к Дону, завернули за сарай и сели на гнилое бревно. Макар обтер о штанины влажные ладони — нервничал. Будущий прапрадед, Макар-старший, наоборот, казался на удивление спокойным, будто к нему каждую неделю ходили посетители из двадцать первого века. Впрочем, судя по рассказам родни, его и впрямь было сложно чем-нибудь поразить...

Даже новенький смартфон, продемонстрированный Шороховым-младшим как доказательство путешествия во времени, не вызвал у предка ни восхищения, ни вопросов. Нет, технику он любил, но пользы от современного гаджета так и не понял.

«Вот тебе и дед, — думал Макар, мельком разглядывая Шорохова. — Хотя не дед, конечно, аж «прапрадед». Но это было слишком длинно, так что в голове все равно крутилось кроткое «дед». Впрочем, и «дед» не слишком подходило молодому, на пару лет старше, ростовскому парню.

— Ты чего? — напрягся «дед», поймав внимательный взгляд Макара. — Уставился, как баран на новые ворота!

— Да странно это все, нет? Ты прям как я, только на сто лет старше...

«Дед» смущенно кашлянул, то ли еще не до конца поверив, то ли выражая несогласие со сходством.

— Ты погоди, я тебе сейчас семью покажу... — осенило Макара.

Макар-старший с недоверием покосился на смартфон.

— Смотри! Вот это батя мой — твой правнук, соответственно... Похож?

Вместо того чтобы придвинуться поближе, «дед», наоборот, отклонился в сторону, словно опасаясь взглянуть на экран.

— Это брат мой, Илюха, — тоже праправнук твой. Это дядька, мамин брат, Цыбин. — Макар продолжал листать страницы на смартфоне.

«Дед» молчал. Никакой бурной реакции — глаза внимательные, взгляд напряженный.

— Это дядькин дом...

— Брешешь! — наконец не выдержал «дед», разглядывая многоэтажку.

— Ну не весь, конечно... А вот этот... — Макар перелистнул на загородный дом Шороховых, — а вот этот весь наш. Отец сам построил.

Фотографии дома вызвали у Макара-старшего гораздо больший интерес, чем снимки собственных потомков. Он наконец подсел поближе и склонился над экраном.

— Вот прям весь?

— Весь. И сад наш. И двор. И машины...

— Это кем же он служит? — спросил Шорохов-старший, крутя башкой, как молодая овчарка, и разглядывая фотографию то под одним, то под другим углом.

— Ну... Типа купцом. Очень богатым купцом.

— Богатым?

— Почти весь Ростов держит!

— Как держит?

— За грудки! — усмехнулся Макар.

Шорохов довольно потер щеку. Макар снова перелистнул.

— Это батя и мать...

— Больная поди?

— С чего вдруг больная? — не понял Макар.

— Да уж больно тоща...

— Ну модно сейчас так..

— Мослы торчат!

— Так она и не ест ничего, чтоб торчали...

— Дурная баба, — хмуро заключил «дед».

— Эй, это вообще-то моя мать! — напомнил ему Макар.

— Так что ж ты мать не кормишь, она ж как чахоточная! — возмутился Шорохов-старший.

Понимая, что объяснять бесполезно, Макар покачал головой и выключил экран.

— Купцами, значится, стали... — проговорил сам себе будущий прапрадед и ударил по коленке кулаком, явно довольный наметившейся перспективой. Достал из кармана папиросы, протянул Макару, пожал плечами на его отказ и закурил сам.

Сидели молча, думали каждый о своем. «Дед», судя по ухмылке, размышлял о светлом будущем, а мысли Макара улетели далеко в прошлое.

Он похвалил небеса за то, что в процессе работы над схемой лабиринта порылся в семейной биографии и неплохо запомнил историю Макара Шорохова, дальнего родственника купцов Парамоновых.

В восемьдесят седьмом Шорох — и даже прозвища у них были одинаковыми! — перебрался в Ростов из Таганрога, без всякого сожаления оставив Бугудонию, пропахшую рыбой, с такими узкими улочками, что двоим пешим не разойтись. Оставил отца, что пятнадцать лет назад перевез туда семью, польстившись на сытую жизнь рыбака. Оставил мастерскую по ремонту баркасов, в которой взрослел и учился жизни, — выходить в открытое море не любил и не хотел, море не принимало Макара Шорохова, не манило его и не щемило сердце. Наоборот, хотелось ему не качаться в утлой лодчонке, а крепко стоять на своих двоих посреди степи, дышать ароматом трав и смотреть, как ветер гоняет волны ковыля. Но в итоге обрел почти то же, от чего и сбежал, только вместо соленых волн — пресные. Устроился мастеровым к богатым родственникам, что держали склады на набережной, несколько мельниц и пароходов, а еще больницы, школы, бани...

Сейчас, когда на дворе стоял год тысяча девятисотый, парню стукнуло двадцать. Он то рвал жилы, помогая загружать товар на склады, то ломал голову, где какую технику на сходнях установить, чтобы разгрузить носильщиков. С уважением и даже завистью относился к троюродному дяде, Елпидифору Парамонову, приятельствовал с его сыновьями — Петром и Николаем... но это «потому что по надобности». А для души — шатался по кабакам в разношерстной компании, глазел на крысиные бои, делал ставки, проигрывался в пух и прах, срывал куш, слыл шутником и задирой, часто дрался — и девять из десяти раз выходил победителем. Был он тот еще щеголь, мечтал о лучшей жизни и порой шествовал по тротуарам пестрого южного города не хуже, чем какой-нибудь денди, в другое же воскресенье сбегал на окраину, в ночное, пек картошку в золе, в грязи — по уши. Ни доска стиральная, ни мягкая донская вода не могли потом оттереть пятна с рубахи и брюк.

И уж конечно, для такого парня, слова о будущем богатстве его семьи значили много. «Весь Ростов за грудки держат». Значит, и он добился чего-то, выбрался в люди, а то и клад откопал! Ну не сами же они разбогатели на ровном месте?

— ...сам изобрел?

Макар вздрогнул и понял, что настолько углубился в воспоминания, что пропустил вопрос.