Женское оружие - Елена Кузнецова Страница 43

«Опять Прохор девкам зубы заговаривает… Да не зубы, а головы. И то ли заговаривает, то ли на место ставит — у него и не разберешь порой. Но ведь слушают же, даром, что он моложе их всех».

— Что это ты с собакой стоишь, Аннушка? — раздался сзади родной голос. — На девок загляделась или Прошку заслушалась?

— Ох, напугал! — Анна резко повернулась и чуть не уткнулась лицом Алексею в рубаху. — И как это у тебя каждый раз получается? Ну ничего не слышу…

— Так ведь я воин, а не скоморох, как этот… — Старший наставник кивнул в сторону собачьего загона.

— Почему — скоморох? — оторопела Анна.

— А ты послушай, что он говорит и как…

Тем временем Прошка с некоторым сомнением оглядел девиц и переспросил:

— Не дуры же?

Девки молча глядели на малолетнего наставника, словно завороженные его неторопливым монотонным голосом, и в ответ только замотали головами.

— Ну вот, я так и знал, что не дуры… — удовлетворенно кивнул им мальчишка и продолжил: — Даже и не вовсе чтобы глупые, только слушать не желаете, что вам говорят да чему учат. Так и щенки ваши тоже такие же — всем хороши, только слушаться не желают! Вот и выходит, что вы и впрямь про себя рассказываете. А чего ж тогда людям-то про вас думать, коли «каков хозяин, такова и скотина»? Так вот кто-то и решит, что ежели Проськин щенок живьем лягушек жрет, то и она тоже, только косточки похрустывают, да лапки подергиваются… — Проська вдруг позеленела лицом и выпучила глаза. — А ежели Дунькин щенок чего-то у хозяйки под подолом унюхал, да почти целиком туда и залез… — Прошка немного помолчал, а потом, словно сам возмутившись высказанными предположениями, возопил: — Так неправда же все! Вы же не дуры какие непутящие!

На противоположном краю собачьего загона Анна увидела Арину, которая внимательно слушала Прошкины откровения, временами кивая или покачивая головой.

«Интересно, что она в Прошкиных словах услышала?»

— А чего ж тогда у вас щенки-то дурные такие? — почти шепотом закончил очередную тираду мальчишка.

Над местом занятий разлилась тишина. Девицы уставились на наставника, ожидая продолжения, и даже щенки, видимо проникшись напряженностью момента, поутихли. Прошка же, выдержав длиннющую паузу, заговорил негромко, будто бы сам с собой:

— Глупость-то их, она же не со зла и не от желания досадить вам. Вот вы, к примеру, неужто мне желаете досадить? Ведь не желаете же, правда ведь, не желаете? — Он с надеждой поглядел на своих слушательниц. — Так и щенки вам досаждать не хотят! Они же еще маленькие совсем и просто не понимают, что от послушания им же самим польза будет, так же, как и вы не понимаете, что если делать, как я вам говорю, а не как вам самим хочется, то учеба у щенков сразу лучше пойдет. Но они-то глупые, слов не понимают, а вы-то слова разумеете, вам и объяснить можно. Ведь просто же все — надо только так сделать, чтобы щенку от выполнения приказа радость была… удовольствие какое-нибудь. Тогда и послушание ему в радость станет, и привыкнет он подчиняться тому, кто разумнее его, то есть вам, девоньки. И не будет он думать: «Зачем это мне?» да «Неохота что-то приказ исполнять», а будет думать: «Хозяйка мудра, ей виднее, а мне ей услужить в радость». Хорошо ему должно быть от исполнения приказа, а вот от неисполнения — плохо.

Прошка опять помолчал, в очередной раз переменился в лице и заговорил, будто купец, расхваливающий свой товар на торгу:

— А если кто из вас считает, что у щенков жизнь лучше вашей, раз им все только в удовольствие, ну так переходите тогда и вы к нам — в дураки! Дураком-то быть хорошо — беззаботно и весело. Вот вернемся мы вечерком в свое жилье, набегавшись, утомившись, проголодавшись, а там уже миска с едой нас ждет и другая — с водой чистой, прохладной. Поешь досыта, напьешься, да и спать завалишься — никаких тебе забот! Правда, спать в клетке приходится, и ночью по нужде не выйдешь, а если нагадишь, то утром носом в свое же добро тыкать станут, ну так и потерпеть можно. И так каждый день — побегал, потявкал, ежели повезло, так поймал и съел кого-нибудь, а вечером покормился и спать. Хорошо-то как! Ни тебе забот, ни хлопот и отвечать ни за кого не надо… Правда, убьют потом, — напевный говор Прошки вдруг стал резким и лязгающим, — если ничему путному не выучишься или хозяин по лености своей не выучит. А вырастешь бесполезным, так убьют и шкурку на забор повесят — сушиться.

В голосе Прохора явственно чувствовались слезы, да и девчонки подозрительно зашмыгали носами.

— Но это когда еще будет, да и будет ли? А если мысли все же одолевать станут, так можно ночью и на луну повыть. Сядешь этак в клеточке, морду к небесам задерешь и… — Прошка вдруг перешел на тоскливый крик, чуть ли не вой: — «Не убива-айте меня, лю-юди до-обрые! Что ж вам, пары мисок еды жалко? Ну не виноват же я, что не выучился ничему! Не убивайте, я же такой хороший, ласковый, веселый! А ежели вам дурное настроение сорвать не на ком, то меня и побить можно, я стерплю, только не убивайте. Вы же мудрые, сильные, добрые! Не убивайте! Вас-то, если ничему не выучитесь, никто не убьет, и шкурку вашу на забор не повесят, так за что же меня-то? Неужто из-за пары мисок еды? Вины-то моей в моей никчемности нету никакой! Это девки меня не научили… Ну что вам стоит? Не убивайте, а?»

У Анны от таких слов мороз по коже пополз.

«Ну если это скоморох, то из тех, кто и Великому князю Киевскому правду в лицо сказать не побоится. Господи, ведь мальчишка еще, но как же он все живое чувствует! Это ж надо было так в собачью шкуру влезть. Да, щенков-то он понял, а вот про девок не договорил… Недоученный-то пес свою хозяйку защитить не сумеет, и тут уже не про его шкурку на заборе речь пойдет. Не забыть бы дурехам моим про это потом сказать».

— А утречком опять, как всегда, — голос Прошки снова стал веселым и зазывным, — из клеточки выпустили, под кустиком опростался, миску с едой опорожнил да вылизал, и гулять! Легка жизнь наша и завлекательна! Переходите, девоньки, к нам — в дураки! Дураком быть хорошо — беззаботно и необременительно… если… — Прошка опустил голову и уставился в землю, — если не думать. Это легко — у дураков оно само собой получается, без усилий.

И снова тишина, только слышно, как шмыгнула носом одна из девиц, да, почуяв настроение хозяйки, заскулил тихонечко щенок. Малолетний наставник, громко сглотнув, поднял голову и обвел девиц таким взглядом, словно только что проснулся и еще не понимает, где он очутился и что надо делать.

— Вот так вот. Уяснили наконец? Вас-то наказывать, если щенки ничему не выучатся, никто не станет, это они за вашу дурость и леность расплатятся. Шкурой на заборе. А теперь щенков напоить надо — жарко же. Пошли к реке, а то в колодце вода ледяная, застудим еще скотинку. В колонну по одному! Щенки слева! Команда «Рядом!». Шагом… ступай!

Алексей взял поводок из рук у задумавшейся и забывшей о притихшем возле ее ног Угольке Анны и вручил его Прошке, не вдаваясь в объяснения. Парень солидно кивнул и каким-то чудом сразу окоротил шкодливого щенка, так что тот засеменил рядом. Прошкин же голос снова стал тягучим и занудливым: