Фандом - Анна Дэй Страница 43

– Какая ты красивая, Виола! – смущённо улыбаясь, говорит Эш.

Те же слова Эш сказал Розе, когда она уходила на бал. Но настоящий Эш – мой Эш – куда более самодостаточный персонаж. Он ни за кем не станет бегать по пятам с жалобным взглядом.

Саскья и Нейт предостерегающе смотрят на него.

– Эта крошка не для тебя! – напоминает Саскья.

– Всё равно – красивая, – пожимает плечами Эш.

Я прячу благодарную улыбку в уголках губ.

В бальный зал я вхожу за час до начала торжества. Уиллоу назвал этот праздник днём совершеннолетия – наверняка, чтобы пощадить мои чувства. По-настоящему это называется Бал повешенных – вечер танцев дают в честь повзрослевшего гема перед посещением первого танца повешенных. Ещё один способ посмеяться над дефами.

Стараясь не скрипеть зубами от ярости, я гоню неприятные мысли. Пора сосредоточиться на следующем эпизоде, чтобы нити нашей судьбы и сюжета книги оставались переплетёнными как можно дольше. Итак, сегодня на балу я разношу напитки и слежу за Уиллоу восхищённым взглядом. Когда гости разойдутся, моя задача – остаться в бальном зале и дождаться Уиллоу. Это один из моих любимых эпизодов в книге и фильме. Роза и Уиллоу танцуют в тишине, а цветок, подаренный Розой, приколот к лацкану его пиджака. Как романтично! Декорации куда лучше, чем в конюшне. Надеюсь, первый поцелуй не заставит себя ждать.

Я быстро оглядываю зал. Двойные двери ведут к великолепной лестнице, по ступенькам которой гости спускаются на мраморный пол, словно на огромный гладкий ледяной каток. Я будто в сказке, а не в романе-антиутопии. Город дефов вспоминается, как страшный сон. Стены нежно-сиреневого цвета венчает белый купол потолка, с которого свисают несколько роскошных люстр в форме цветов. Даже в фильме не удалось передать атмосферу необыкновенного света в зале. Огоньки отражаются и от мраморного пола, и от хрустальных подвесок люстр, и даже от серебряных кубков на столах. Я бы так и стояла раскрыв рот, если бы распорядительница – тоже деф, полная пожилая женщина с тёмными усиками над верхней губой – не рявкнула мне:

– Пора за работу!

По залу снуют дефы, расставляя закуски и вазы с цветами. Они смотрят на еду голодными глазами, и у меня тоже урчит в животе. Прислуга одета в одинаковые серые брючные костюмы, приготовленные для праздников и особых случаев. В брюках я должна бы чувствовать себя на балу не в своей тарелке, но слова Эша – «какая ты красивая, Виола!» – радостным перезвоном поют у меня в голове. Нельзя о нём думать, и слова эти надо забыть, чтобы не сбиться со сценария, но они всё звучат и звучат. Руками, затянутыми в белые перчатки, – гемы боятся даже пылинки с грязных дефов, – я расставляю на подносах высокие бокалы для шампанского.

– Все сюда! – зовёт нас распорядительница с усами.

Мы выстраиваемся перед ней, склонив головы и сжав руки в белых перчатках. Играет струнный квартет, и я отвожу глаза от невероятно тонких музыкальных пальцев, порхающих по струнам. Скрипачи – тоже гемы. Я вспоминаю Кейти, играющую на виолончели, и её рыжие волосы, разлетающиеся в стороны при каждом взмахе смычка. В неправильном, напряжённом личике Кейти на концертах куда больше артистизма и жизни, чем в красивых, одинаковых, словно вырезанных по одному шаблону, гемах.

Появляются гости. Женщины – копии диснеевских принцесс, мужчины – красавцы в идеально скроенных костюмах. Стараясь двигаться незаметно и не поднимая глаз, я предлагаю гостям напитки. Задача непростая, ради её выполнения приходится напрячь все силы.

– Боже мой, Говард! Смотри! – восклицает какая-то дама.

У неё раскосые глаза, длинные тёмные волосы и пухлые алые губы. Я помню эту сцену из канона. Двое гемов – Говард Стоунбек, племянник президента, и его жена – обсуждают Розу вслух, точно она глухая. Похоже, сюжет тянет нас за собой. Надо держаться, хоть и не терпится врезать им как следует по идеальным лицам.

– Эта крошка почти симпатичная, хоть и деф, – говорит дама, указывая на меня наманикюренным пальцем.

Говард смеётся, встряхивая светлыми кудрями.

– О да, дорогая. Чего только не бывает… Чего только не бывает…

– Сфотографируй нас, – требует дама и подходит ко мне, обдавая липким ароматом сладких духов.

– Дорогая, не надо стоять так близко к дефам. Они, конечно, помылись сегодня, но всё-таки… знаешь ли… довольно грязные. – Голос Говарда набирает силу, словно он обращается ко всем присутствующим: – Как единственный племянник президента, я обязан блюсти стандарты.

Такого блюстителя стандартов ещё поискать! Из книги и фильма я отлично помню, что Говард – частый гость в борделях. В борделях дефов, уж если начистоту. Скрывая ухмылку, я опускаю голову как можно ниже.

Миссис Стоунбек делает шаг в сторону.

– Ты прав, дорогой, как всегда, прав. У меня от шампанского голова кружится.

Дама берёт новый бокал с моего подноса, постукивая алыми ноготками по хрустальной ножке, и пара со смехом уходит. Придав лицу самое безразличное выражение, я воображаю, что плюнула им в бокалы, и мне становится немного легче.

Вскоре зал наполняется музыкой и смехом, в воздухе перемешались ароматы духов и шампанского. Не поднимая глаз, я подаю напитки истомлённым жаждой гостям, ориентируясь по отражениям в мраморном полу. Пальцы крепко держат поднос, руки подчиняются моим строгим приказам не дрожать.

Глубокий, звучный голос перекрывает музыку и разговоры гостей. Наверное, это хозяин – Джереми Харпер. Я быстро бросаю на него взгляд. Всё равно никто не заметит: все будут смотреть только на него. Джереми Харпер очень похож на Уиллоу, только без капли доброты и мягкости в улыбке и взгляде. Хозяину поместья не дашь больше тридцати лет, но кожа вокруг глаз натянута слишком туго, выдавая работу пластического хирурга. Даже генетические модификации не в силах полностью остановить старение.

– Мы рады видеть вас на Балу повешенных, организованном в честь нашего сына. Восемнадцать прекрасных лет мы растили его, видели, как из мальчика он превращался в мужчину. Через неделю Уиллоу впервые посетит танец повешенных, а сейчас… – Харпер выдерживает драматическую паузу, как в книге. Кажется, будто сейчас застучат в барабаны перед казнью приговорённых. В зале тепло, но меня пробирает дрожь. – Пришло время ему станцевать свой собственный танец повешенных. Повеселимся, как в последний раз!

С последними словами приветственной речи Харпер делает странное движение, будто затягивая верёвку вокруг собственной шеи, высовывает язык и скашивает глаза к переносице. Гости весело хохочут. В книге и фильме эта сцена была одной из самых отвратительных, и теперь меня окатывает волной горячей ненависти, а грудь переполняет чувство отвратительной несправедливости. Бокалы шампанского на моём подносе тихонько позвякивают. Дефы стоят опустив головы, скрывая страх и мысли о погибающих на эшафоте под издёвки гемов. Как им удаётся не выдавать своих чувств? Наверное, привычка.

Снова вступают скрипки, и на верхних ступеньках лестницы появляется Уиллоу. Он выглядит великолепно: волосы расчёсаны на косой пробор, загорелая кожа сияет в свете хрустальных люстр, синий костюм хорошо оттеняет медный цвет его глаз. Пытаясь успокоиться, я жду, когда наши взгляды встретятся. Но что-то не так. Сердце замирает у меня в груди холодным камнем. Розы на лацкане пиджака нет, а рядом с Уиллоу стоит невероятно прекрасная девушка – гем, надо полагать. Боже мой, в книге и фильме Уиллоу приходил на бал один, без спутницы! Немного шампанского выплёскивается из бокалов на поднос. Отгоняя облака паники, окутавшие мой разум, я пытаюсь унять дрожь в руках.