Попасть в отбор, украсть проклятье - Надежда Мамаева Страница 43

— Стефан Бозли? — вместо приветствия на ходу бросил ворон ожидавшему его карателю.

Тот козырнул — правда, с перебинтованной рукой жест вышел странным — и отчеканил:

— Так точно.

— Тогда пройдемте.

И Ар открыл дверь, пропустив первой, как ни странно, меня.

Вроде бы простой жест, но он давал мне ощущение того, что я жива, что я все еще девушка, а не умертвие. Ведь с поднятым незачем этикетничать и пропускать его вперед.

Войдя, я тут же уселась на уже облюбованный мною диван. В самый темный и неприметный угол. Подумала: не поставить ли еще и фикус перед собой для маскировки? Дабы не отвлекать ворона и офицера? Но потом решила, что, если потащу по полу кадку, вес которой навскидку больше моего собственного раза в два, это привлечет куда больше внимания, чем просто тихо сидящее на диванчике зомби. Посему просто замерла и обратилась в слух. И узнала кое-что интересное.

Именно у Стефана Бозли — лейтенанта, несшего караул на нижнем этаже отдела ночью, — вервольф-полукровка и принял дежурство в шесть утра. А спустя несколько часов случился побег преступницы. А за время его смены камеру посетили двое: Майнок и Эйроу. И если с белобрысой я успела познакомиться, и весьма… горячо, я бы даже сказала — в тесном контакте — пообщаться, то имя второго не значило для меня ровным счетом ничего.

— Значит, офицер Эйроу пришел в камеру в пять утра?

— Так точно, — отчеканил офицер, лицо которого было даже не белым — серым. И сдается мне, не только от потери крови.

— И сколько времени он там провел? — меж тем продолжал допрос ворон.

— Три с половиной минуты.

— Заметили что-то необычное в поведении офицера Эйроу?

— Никак нет. — Раненый вытянулся во фрунт. — В пять ноль два он подошел к дверной решетке, что отделяет переход от ниши стражника и коридора с камерами заключенных. После чего офицер Эйроу вложил руку в «уста верности». Как только чары подтвердили метку карателя, запирающее заклинание отомкнулось. Решетка открылась, и офицер Эйроу вошел в коридор. При моем сопровождении проследовал до камеры номер двадцать шесть. Я открыл ему дверь.

Раненый говорил рублеными фразами. Выстреливал ими, будто очередью из многоствольного органа: равные, вымеренные промежутки.

— Бозли… — голос ворона стал вкрадчивым, словно он задавал вопрос ребенку или собаке, — а вы сами отлучались с поста?

— Никак нет. Это запрещено под страхом смертной казни.

— А вы сами входили в камеру к заключенной Рунур?

— Никак нет, — раздалось в ответ.

У меня от таких его ответов уже звенело в ушах. Тем удивительнее была прозвучавшая следом фраза:

— Разрешите обратиться, господин Верховый каратель? — И взгляд. Отчаянный, словно Бозли собрался сигануть с обрыва.

— Разрешаю, — отчеканил ворон.

— Я понимаю, что из всех подозреваемых я — главный.

— Поясните, — тоном «я все знаю, но хочу услышать это от вас» произнес Ар.

Я поняла: ворон не играл, он действительно был в курсе. Недаром внимательно читал отчеты, что лежали у него на столе. Верховный каратель, словно великий комбинатор, просчитал всю партию и, кажется, знал и все мотивы, и реплики наперед. Все, кроме ответа на один вопрос: кто из четырех подозреваемых помог заключенной бежать.

— Мой кузен… Его арестовали вчера ночью на пирсе. Он был среди напавших на вас заговорщиков. И Лим сейчас находится в одиночной камере в доме предварительного заключения.

При этих его словах мне вспомнился хлипкий пацан, что дрался с рыжим Патриком, так лихо вместе со мной гонявшим по ночному городу на кровати… Так вот кого мне напоминал этот Бозли! А я все гадала, где могла его увидеть.

— И? — всего один звук, но он был из тех, которые способны разрушить весь мир, проникнуть под кожу, разбить душу.

— Я должен был сразу же доложить об этом своему капитану.

— Но вы не сделали этого, — вместо Бозли закончил ворон.

Бозли вскинулся. Впервые за все время допроса его взгляд был живым. В нем плескалось отчаяние, готовность принять наказание и… надежда.

— Мой кузен — дурак. Мальчишка, который связался не с теми…

Для меня все стало ясно: как каратель, Бозли мог бы попытаться ему помочь, но если бы его отстранили…

«Разве вы бы поступили иначе?» — этого раненый офицер не сказал, но фраза отчетливо читалась в его взгляде, устремленном на верховного.? еще я знала ответ ворона: нет, не так. И подтверждением тому был череп брата. Для Арнсгара долг перед родиной был превыше братской привязанности.

— Принесите кровную клятву, что вы не причастны к побегу заключенной Рунур, — отчеканил Ар. — А после этого — пройдите к штатному магу, чтобы запечатать метку карателя и ваш дар. На время расследования побега вы отстраняетесь от службы.

— Слушаюсь! — сказал, словно резанул ножом по живому, Бозли.

Прозвучали слова клятвы, окутавшие его тело сиянием.

А я поняла: не виновен. Оставался лишь этот офицер… как его? Густав Эйроу, кажется. Неужели он?

Меж тем раненый страж покинул кабинет.

— Что с ним будет? — задала я вопрос ворону в наступившей тягостной тишине.

За окном догорал вечерний закат, погружая комнату в тягучие чернильные сумерки, пропитанные призраками шорохов опадающей листвы.

— С ним случится выбор, — огорошил меня ворон и пояснил: — Бозли придется решить, что для него важнее: семейные узы или долг офицера. Если он выберет первое — то сам подаст рапорт об увольнении. Если второе — то из него выйдет настоящий каратель.

— Не знающий жалости?

— Скорее, не имеющий слабостей, — поправил меня ворон.

«Как ты сам», — едва не сорвалось с моего языка. Я едва, на самом кончике этого рабочего органа всех сплетниц, сумела удержать первый, уже зародившийся в горле звук. И в попытке скрыть заминку встала, поправив черную куртку, которая была явно широка мне в плечах.

— Остался всего один, — глядя вдаль, на демоново колесо, которое в парке медленно вращало свои кабинки над городской суетой Эйлы, произнесла я. — Как думаешь, это он?

На улицах столицы багровела, золотилась осень. Пора, в которую особенно остро чувствуешь, что значит быть «здесь и сейчас». Сожалеть и… любить. Вопреки всему, всем законам, в том числе и законам природы.

— Это мы скоро узнаем. За тремя я уже установил наблюдение. Осталось допросить Густава, — мне почудилось, что в голосе ворона просквозила печать.

Я повернула голову, и оказалось, что ворон стоит прямо за моей спиной. Он подошел ко мне неслышно. И близко. Непростительно близко. Настолько, что между нами расстояние было не более двух ладоней.

— Это офицер, которого я знаю больше, чем служу карателем. Образцовый. Безупречный. Мальчишкой я равнялся на него… — он говорил, так же как и я глядя вдаль. Только что он там видел? Парковое колесо? Мосты через Кейшу или… кривую усмешку судьбы?