Ведьмин Лог - Мария Вересень Страница 42

Друзья руками замахали. «Ты что, Васек, плохо дело кончится!» А того уже понесло. Шасть в двери. На пороге комнаты девушка стоит, глаза васильковые, прозрачные, какие у душегубцев бывают.

– Точно колдун, – решил Мытный, вспомнив безмятежный взгляд Илиодора.

– А девчушка и говорит, мол, здравствуй, Васек, никак грабить нас собрался? А сзади сам боярин – руку ему на плечо положил. И вроде ничего не делает, разворачивайся да беги, а не идут ноги. И такая тоска напала, что был бы Васек зверем – тут бы и завыл безнадежно. А Мытный улыбается нехорошо и говорит: ну, коль не грабить, то, значит, на службу наниматься. А девица ручку ему на грудь положила, в глаза заглядывает и вроде как сочувственно говорит: «Парень ты лихой, да только вот вора-то мне не надобно. Мне бы волчонка серого, чтобы людей, нехорошее на меня наговаривающих, наказывать». Мытный захохотал и вдруг начал шею его к земле гнуть, допытываясь, дескать, а не слабо ли тебе, Васек, волком стать? Царек, знамо дело, перепугался, хотел звать на помощь, да из горла ничего, кроме рыка, не идет. Он кинулся на улицу, к друзьям, да тут как начала душить его лютая злоба! Так и порвал всех, сам себя не чуя. Схватился за горло, а на шее – цепь золотая. Одно его и спасло, что вспомнил про ведьм наших. Как уж добежал, чего по дороге творил, про то люди даже шепотом не рассказывают. Бросился в ноги Марте, спаси, говорит. Магистерша лишь головой качнула. Кабы я, говорит, была твоей хозяйкой, так, может, и спасла бы. Только нет во мне той силы, чтобы против Чучелки идти. Пока жива я, буду тебя прятать, ну а помру – не обессудь, станешь ты волком у Чучелки на побегушках.

– Что ж это получается, – споткнулся Адриан, – если это Васька выл, так Марта Лапоткова, получается, померла?

– Получается, померла, – расстроился Серьга. А Селуян с горя даже шестом в болотину запустил.

– Ну вот, сейчас начнется свистопляска, только поворачиваться успевай!

Мытный не стал, из опасения повредить душевному здоровью, уточнять, что по мнению малгородца из себя представляет «свистопляска», ежели все происходящее сейчас он считает нормальным. И тут впереди он увидел островок. Сердце екнуло, и он даже зажмурил глаза, пытаясь уверить себя, что каменный саркофаг посреди лысого бугра – обычное явление в этих топях. Не может же быть, в самом деле, чтобы он вот так вот, прямо батюшкиной дорогой и шел! И тут Серьга радостно так удивился:

– О! Кладень в болотине валяется! Золотой! – Он наклонился, собираясь поднять, а Селуян, быстрей его соображавший, пробежал шагов пять и, выхватив саблю, свистнул дружку.

– Да брось ты эту мелочь! Здесь вроде как пробка в боку! А стенка ращербилась, и сквозь нее золото сыплется. Наверно, полна могила! Ну-ка подсоби! – И он, не жалея сабли, вогнал ее в камень. Мытный подпрыгнул, завизжав:

– Не смей!

Он крутнулся, ища поддержки хотя бы у Митрухи, и обомлел оттого, что позади стоял и улыбался зверски разбойник, Васька-царек. Вид у него был уже человеческий, но передняя челюсть все равно выдвинута вперед ненормально, клыки безжалостно рвали губу, и из уголка рта текла капелька крови, но разбойник ее не замечал. Он был молчалив и от этого еще более жуток.

Уланского командира звали Орликом. Предки его когда-то были степняками, ворвавшимися в Поречье из бескрайних восточных степей. Так что он, можно сказать, был наследственным уланом, и полагалось бы ему оттого иметь удаль и лихость, граничащую с безрассудством, служить в столице и постоянно иметь неприятности из-за женщин и дуэльных историй. Но Орлик был не таков. Он был основателен, зануден и скучен. Причем скучен с самого рождения. Скучно родился, скучно воспитывался в папенькином доме, скучно поступил на службу и обзавелся семьей. Служил он в захолустном гарнизоне и когда отчитывал нерадивых подчиненных, у тех от тоски ныли зубы. Так что приказ срочно скакать в Малгород на подмогу инспектору Разбойного приказа, да еще в деле о поимке ведьм, сразу вызвал в нем бурю негодования и недобрые предчувствия. И Орлик с самого начала этого глупого путешествия на болото ждал какой-нибудь гадости. Из тех, про которые шепотом рассказывают друг другу деревенские детишки у костра. Потому он ничуть не удивился, когда на их отрядец напало чудище.

Бросив пищаль под ноги, он выхватил палаш, но, оценив, какую дугу описало тело златоградца, прежде чем шмякнуться в мох, разумно рассудил, что следовало бы с собой прихватить не пищаль, а пушку. Лихие молодцы Мытного подхватили своего боярина под руки и кинулись с ним вперед, сигая с кочки на кочку, как зайцы. Князь же, напротив, взяв наперевес лопату, снова ринулся на зверя, демонстрируя храбрость, граничащую с глупостью.

Орлик поиграл палашом, раздумывая, а не прийти ли товарищу на помощь, но, увидев, как от удара по темени князь чуть не по щиколотки ушел в податливую болотную землю, понял, что разумнее позвать на помощь и уже с подмогою отбить князево тело у великана. Поэтому улан развернулся и бросился назад по тропе. Благо он всю дорогу заламывал на чахлых деревцах веточки. Бежать с пищалью было очень неудобно, но он ее не бросал, памятуя, что она казенная. Дорожка чавкала и хлюпала под ногами, брызги летели во все стороны, хромовые сапоги побурели, и он сильно удивился, когда эта мерзость под ногами внезапно сменилась булыжного мостовою.

Орлик дико оглядывался вокруг, видя верстовые столбики с надписями: «Лету до столицы три дня», «Лысая гора – туда», «Тропинка на Кровавый ручеек», а вокруг стояли мрачные елки и корявые, в черной коросте, березы. Внезапно дорога кончилась, и он едва успел остановиться на краю обрыва. Впереди сколько хватало глаз было стоячее озеро. Из кустов кто-то заблеял:

– Ну что ж ты встал, милок, взлетай!

Орлик заорал от неожиданности, вскинул пищаль, целясь во тьму, и та сама собой бабахнула, хотя он ни трута не доставал, ни огня не разжигал. Его ослепило и бросило вперед, прямо в воду. Не переставая орать, Орлик извернулся в воздухе кошкой и вдруг увидел, что летит прямо на дородную бабищу с зелеными волосами, которая под самым обрывом устроила себе купальню, уныло натирая глиною подмышки и безразмерную грудь.

«Холодно ведь», – успел подумать Орлик и сверзился прямо перед нею. Баба взвизгнула и, рявкнув: «Охальник!», от души врезала ему по щеке толстым рыбьим хвостом. Орлик так и ушел под воду, не закрыв рта от потрясения, и рассматривал бабу теперь уже снизу. До бедер она была как обыкновенная баба и лишь в самом низу становилась рыбиной с шипастым ершовым плавником на спине. «Интересно, – подумал Орлик, – а почему у нее пупок? Ведь если она получилась из икры, то пупка не должно быть», – и тут он заметил вокруг себя синие, опухшие, словно с похмелья, рожи. Мужиков штук десять в истлевшей от времени одежде таращились на него и разевали рты, явно о чем-то спрашивая. Орлик со страху так сильно оттолкнулся от дна, что пробкою вылетел наверх, шарахнул прикладом пищали по рукам, что тянулись следом, и полез на берег на четвереньках. Однако на самом краю крутого бережка уперся лбом во что-то податливое, но скользкое. Поднял глаза и столкнулся нос к носу с красноглазым щетинистым хряком. Через морду хряка шли кожаные ремни, словно конская сбруя, на ногах звенели кандалы, оборванные цепи от которых тянулись следом, а ремнями к животу почему-то был прикручен камень.