ХЗ. характер землянина - Оксана Демченко Страница 42

Тиа замечательная няня. Помнит каждое имя. Помнит лица, привычки. Охотно рассказывает, пусть и получается у нее однообразно. Деточки без исключения – красивые, добрые, славные… Рано или поздно я сломаю совок. Я так остервенело копаю на занятиях… я, блин, урыла бы деточек, окажись они рядом. Тиа этого упорно не замечает по моему лицу, хвалит за усердие, просит подойти и гладит по запястью – детей ведь надо хвалить.

Потом я наконец ухожу с пытки пыток, выбираюсь в коридор. Шарп ждет и держит два, а то и три платка. Почищенных. Мы идем к краю яруса, где старые плиты выкрошились, внешний мертвый воздух отвоевал несколько помещений и потому нет свидетелей. Я могу сморкаться, материть деточек и вообще вести себя ужасно, распускаться вконец. Шарп терпит. Он тактичный.

– Сегодня ты выдал один платок, – клянчу я.

– Ш-хш-п-фф-ррх.

– Я понимаю, что у тебя сообщение. Но порты заварены. Хреново… Сферу коммуникации ты не создаешь, что-то сломано. Письменность из тебя удалили со строгим запретом на обучение. Речевой центр трагически охрип. Вывод: я не могу узнать ценную информацию. Блин, а если бесценную? Дай еще платок. Пожалуйста. Смотри, этот насквозь мокрый, во мне соплей – тонны… Почему мне не выдали такую няню, когда я была маленькая? Знаешь, какой хорошей девочкой я выросла бы? Ни одного пирсинга в ухе, ни единой трещины в ребрах. Я бы не бросила курить, поскольку не начала бы. Я бы…

Шарп сжалился и добыл из недр себя сухой платок. Я прекратила икать от слез и жаловаться на то, чего нет, не было и не будет. Просопливила платок. Продышала красный нос до относительного побледнения. Прошерстила базу данных населения живого и не очень на предмет инженерных кадров.

– Н-да. Ё-наше, Шарп. И ихо-ё…

– Ш-ххх-ф-хххрм.

Поговорили, называется. Перевожу: я пожаловалась, что клонов не люблю и малость опасаюсь. Очень похожие парни со складчатыми затылками однажды убивали меня. Если б не Саид, упорные не-граждане исполнили бы свой не-гражданский долг. При второй встрече я убивала парней со складчатыми затылками. Тошнотворные воспоминания. Все это и умещается в «н-да» с уточнениями. В ответ Шарп возразил – мол, предрассудки долой. Или страхи с хрипом и шипением, или внятный голос разума. Голос разума такой, всегда пробивается через «не могу», усиленное бронебойным «не хочу».

– Могу, – пообещала я Шарпу. – Только идти далеко.

– Шшшш-ффф.

Он имитирует рельсовый звук, кажется. Тут нет рельсов. Но есть сеть локальных портаторов, строго для сотрудников ранга УГ и киборгов из СС. Шарп, кстати, числится моим имуществом. Подозреваю, его ранг обозначен как «ведро помойное самоходное».

– Там ступа с бабою Угой, – последний раз посопев бледным носом, с завыванием прочла я, – портируется сам собой.

Шарп вежливо промолчал. У него интеллект раз сорок пересматривался. Ну, выгорит что к мозгу или там изымут из памяти – и бац, показатель вниз. А исходный был вроде под шестьсот. Славный габарит Вася обожал стихи. Даже дурацкие. Когда он начал еще и декламировать с выражением, высокие умы в габ-центре потеребили извилины и решили опробовать «вербальный метод оценки атипичности небелковых сознаний». Короче эти парни не умеют излагать мысли – вероятно, словестный понос помогает нарастить показатель интеллекта. Так или иначе, контрольным группам габаритов читали стихи и прозу на разных языках. Полгода отрывали от работы сотрудников и снимали с заданий самих габаритов. Без толку. Я молчала, как подобает при интеллекте тридцать один, пусть и пересмотренном вдвое вверх. Ну, скажу я им, что четко вижу после минуты наблюдения, кто именно атипичен и реагирует на стихи. Так ведь меня саму начнут безжалостно исследовать!

– Мороз и солнце, – терзая память о средней школе, промямлила я и покосилась на Шарпа, – день чудесный.

Помню еще две строки. Или хватит, или нет. Замер. Повернулся. Внемлет. Это ведь он по-русски ни слова! На созвучия реагирует. Спорим, его можно круто потрясти Шарпа классической музыкой. Только откуда бы добыть звучание? В Симе есть кое-что неклассическое, но нет голоса… Бредем дальше. До нежилого яруса, далее коридорами до замаскированного зала повышенной секретности с толстенными и неизношенными воротами. Шарп меня слушает, я блею нечто суматошно-неумное о координатах. Надо же, понял и ввел, и мы вдвоём вступаем в круг портатора. Шарп не дышит – он небелковый. Я не дышу – меня вырубает до паралича от одного вида портаторов. Неуклюже переступая прямыми от судороги ногами, все же забираюсь в круг. На упрямстве. И еще – чтобы однажды найти тех деточек, воспитанных Тиа.

Стою. Моргаю с чпокающим звуком – так мне слышится от ужаса. Когда уже, а? Сломался что ли нерельсовый транспорт будущего? Шарп тянет за руку, обвив запястье гибким щупальцем. Шипит тихонько. Мы на месте? Нет признаков перемещения потому что расстояние малое? Выбираюсь из портатора походкой старого круша. Сжимаю зубы и прусь в неизвестность… Что можно узнать у клона инженерного обеспечения транспортных каналов? Интеллект: сорок два. Половая идентификация: условно мужская, гормональный статус обнулен. Возраст в адекватных запросившему единицах аналогии: сорок пять циклов. Агрессивность: умеренная. Тип боевой подготовки: рукопашник, холодное оружие включая метальное.

– Ш-фхр-фчпх!

– Не дави на нервы, сама понимаю, стихи ему читать не стоит, – ною я.

Занятно, что страх вытворяет с людьми. На занятиях у Тиа мне было очень холодно. Тут – обливаюсь потом…

Киваю сидящему у стены «собеседнику» – это его тип, тут таких много, как и нянь. Останавливаюсь, здороваюсь и желаю хорошего дня. Это вроде милостыни, скулы сводит: ему нужно слушать слова, для него сказанные. Не знаю, кем надо быть, чтобы создать живых и умных существ, нацеленных даром слушать и разделять идеи – и лишить их общества. Я в Утиле все время хожу со сжатыми зубами. Эти доживающие… они почти люди. Они не очень умеют создать сообщество без «совсем-людей», которым должны приносить пользу. Они несчастнее морфов, чьи компаньоны умерли. И они во многом человечнее людей, которые способны жить, когда их «морфы» – на свалке… Ненавижу Олера. Но я бы ненавидела его еще сильнее, не отправь он меня сюда. Это место надо менять. Не знаю, как. Только Олер прав, он и подавно бы не додумался сухим умом.

Коридоры местного сектора уныло неотличимы от тех, где я живу. Город-руина обнимает всю планету и удушает в своих каменных лапах. Человеческое сознание не в силах ориентироваться, когда исчезают понятия сторон света и всего прочего, создающего различия. Поклясться готовы: направо и еще раз направо отсюда, метрах в двухстах – моя личная комнатуха. Спальный пенал без права выпрямиться в рост. Индивидуальный, редкая для Утиля привилегия.

Мы свернули налево. Шарп без колебаний, я – без возражений. Не люблю клонов. Хотя это такая скороговорка. Мне удобно ее повторять, чтобы не усложнять тему. Я предпочитаю не усложнять, пока возможно. Похоже, лимит простоты исчерпался. Клон для универсума понятие примитивное. Биологическое существо можно выращивать при ряде ограничивающих условий. Чаще оно – существо – создается клоном, а не генной вариацией. Для вариации требуется суррогатная мать. То есть можно и пробирки-стеклянные банки как в наших киношках. Люди не трипсы, нет прямого эффекта асоциальности без вскармливания от мозгового донора. Зато есть много иного. Пробирочные особи психологически проблемны, чаще болеют и почти неизбежно пополняют собою «пассив» населения в имперском понимании, к тому же у них проблемы со вторичной разверткой. Так что взращивание людей искусственно – дело затратное. Оно практикуется при особых укладах жизни, так появились на свет Гюль и Саид, в их прайде каждое рождение нарушало кучу правил, но главные законы обходило по кромке, ювелирно. Весь прайд участвовал в процессе и окружал нерожденных вниманием. Не обязательно позитивным, зато уж всяко пристальным и пристрастным.