Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Дмитрий Емец Страница 42

Однажды случилось, что, оказывая помощь попавшейв капкан росомахе, Ванька проникся к ней едкой, равнодушной, незнакомой емупрежде ненавистью. Почему он должен спасать этот кусающийся кусок мяса, которыйвместо того, чтобы испытывать благодарность, пытается вцепиться ему зубами владонь? И обязательно вцепится, если не поберечься. Недаром руки Тарараха долоктей покрыты сеткой шрамов. Да и у него, Ваньки, появляется в среднем подва-три шрама в год. Ванька даже испытал соблазн убить росомаху фронтисом илишь в последнюю секунду резко отдернул перстень, уводя искру в сторону.

«Нет, все же странно устроена жизнь! –думал Ванька. – Непропорционально как-то. Почему за добро ты долженполучать по морде, за зло же все с тобой носятся, млеют, умиляются твоейвнутренней сложности? Может, стоит уступить соблазну, перестать сопротивлятьсяи хотя бы частично сделаться Бейбарсовым? Пустить в себя зло, не то чтобымного, но хотя бы на пять копеек? Просто в профилактических целях?»

Вот только сердце, чуткое, как стрелкабарометра, подсказывало Ваньке, что, приоткрыв дверь злу, уже не удержишьстворки. Нельзя чуть-чуть убить, чуть-чуть растоптать, чуть-чуть отравитьсяцианистым калием или чуть-чуть шагнуть в пропасть. Все эти удовольствиясомнительны и весьма одномоментны.

Ванька летел уже около двух часов. Мороз былсильнее, чем когда-либо, однако Ванька почти не чувствовал его. К тому что егопальцы одеревенели и едва держат трубу, он относился как к чему-то должному.Побочное сопротивление плоти, не более. Внутреннее нетерпение возрастало,сменяясь кратковременными, согревающими вспышками радости.

Мысленно Ванька видел, что многоглазка ужепробилась сквозь снег, стебель ее распрямился и теперь выбрасывает хрупкиебутоны. Нижние, обращенные к снегу цветы уже раскрылись. Ни в одну из множествапредыдущих ночей поиска Ванька не испытывал ничего подобного. Теперь же ончувствовал, что близок к цели как никогда, и боялся лишь одного – не успеть.

Тангро, на этот раз не пожелавший забираться врюкзак, зашевелился под одеждой, требуя, чтобы его выпустили. Ванька удивился,что он проснулся так не вовремя. Обычно во время ночных полетов дракончик мирноспал. Ванька надеялся, что Тангро вновь уснет, однако тот ворочался всеэнергичнее. Из-под мышки он сунулся было в рукав, но передумал и вылез наружучерез более удобное место – через ворот.

На морозе Тангро не понравилось. Он сердитоподышал пламенем, неметко метя в зорким зраком зыркнувшую из мятых туч луну.Спасаясь от холода, Тангро трескуче, как плохо смазанный Карлсон, сорвался сплеча Ваньки и быстро полетел впереди, на три вытянутые руки обгоняя пылесос.

Ванька добавил газу. Чихая и давясьселедочными головами, пылесос заспешил за дракончиком в тщетной попыткеобогнать его. Ванька позвал его свистом, но Тангро не захотел вернуться. Онзабирал гораздо правее, чем летел Ванька, к большому без проезжих дорог лесу,который начинался сразу за равниной, изрезанной морщинами оврагов.

Душа Ваньки разрывалась. Он был убежден, чтоТангро уводит его от многоглазки . Что делать? Бросать друга? Или остаться сдругом, но без многоглазки ?

Краткий, но мучительный выбор был сделан впользу Тангро. «Многоглазку я еще найду, а вот другого Тангро уже небудет», – подумал Ванька.

Надеясь все же догнать дракончика иперехватить его, Ванька попытался ускориться, но пылесос и без того летел напределе. Двигатель надрывно закашлялся, и Ванька понял, что еще немного и егоразнесет вдребезги разлетевшимся на части пылесосом. Случай не такой уж редкий.Сколько безымянных труб, смычков и метел торчит в лесах, в болотах, в топях,отмечая места последних крушений сотен и сотен магов.

Ванька поневоле снизил скорость, и Тангро ещесильнее вырвался вперед. Теперь местонахождение дракончика определялось лишь покрасным вспышкам из ноздрей. Внезапно красные вспышки куда-то исчезли. Ваньказаметался взглядом и наконец обнаружил их, но уже под собой. Тангро снижался.

Ванька увидел поляну, точно ножницамивыстриженную в глухом лесу. Он сбросил газ и завис метрах в ста. То, что емуоткрылось, было так невероятно, что хмурая логика, пожав плечами, мгновеннозабилась под стол, словно видный ученый-материалист, которому явился призракего дедушки, еще более видного ученого-материалиста.

«Все же чудо абсолютно объективная, реальносуществующая категория! Видеть в чуде мистику так же глупо, как язычески поклонятьсяутюгу», – подумал Ванька.

Посреди поляны, отблескивая серебром чешуи, влунном свете сидели Гоярын и шесть его сыновей – Ртутный, Стремительный,Пепельный, Огнеметный, Искристый и Дымный. Сцена идиллическая до невероятия,особенно учитывая, что взрослые драконы-самцы редко питают друг к другуродственные чувства.

Ванька, представления не имевший, что драконыулетели из Тибидохса во время урагана, снизился. Он был так изумлен, чтоспрыгнул с еще не севшего пылесоса и, не рассчитав глубину снега, провалился попояс.

Семь крупных драконов образовывали идеальныйкруг. Их морды были повернуты к центру, шеи вытянуты. Казалось, все онитрепетно разглядывают нечто маленькое.

Увязая в снегу, Ванька стал пробираться кдраконам. На пылесос, воткнувшийся в сугроб метрах в десяти от него, он даже неоглянулся.

Драконы не обратили на Ваньку внимания, еслине считать Дымного, который, настороженно оглянувшись на него, дрогнул хвостом.Из ноздрей у Дымного вырвалось едкое облако, окутавшее Ваньку с головы до ног.Ванька привычно задержал дыхание. Дымный вечно чадил, как паровоз, отчего,собственно, и получил такое имя.

Протиснувшись между Дымным и медно-горячимбоком Гоярына, на котором, стекая каплями, таял падающий снег, Ванька оказалсяу драконьих морд. Еще издали он увидел сияние, исходившее из-под снега там,куда неотрывно смотрели драконы. Сияние было голубоватым, прерывистым.Приблизившись, Ванька опустился на четвереньки. Ледяная корка была растопленадо самой земли не то самим сиянием, не то огненным дыханием драконов.

Там, где снег расступался, из-под землипробивался слабый тонкий стебель, увенчанный множеством крошечных цветов,которые дрожали как капли росы. Они накапливали лунный свет, разрастались,взрывались весенним всплеском света, и там, где был один цветок, вспыхивалисразу два или три. С каждым мгновением сияние становилось насыщеннее. Внеподвижном зимнем, сонном мире многоглазка плескала зарей жизни, полнойвесенних надежд.

Не меньше самой многоглазки Ваньку поразилоповедение драконов. Обычно нетерпимые друг к другу, вспыльчивые, готовые безповода разорвать друг друга на сотни мелких ящериц, они были непривычно тихими,завороженными. Их массивные морды соприкасались, а дыхание окутывало многоглазкувлажным паром.