Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец Страница 42

Время – оно хитрое. Оно всех догонит и всем покажет.

С. Черноморов

Грааль Гардарика срабатывала всю ночь примерно с равнымипромежутками. Это прибывали те из выпускников, кто не сделал этого накануне.Они летели в трепетном сумраке короткой летней ночи, ориентируясь наколоссальную, с наростами башен, черепаху Тибидохса, а внизу, в парке, розовымиискрами тлели крошечные живые огни. Это были цветы папоротника.

Подлетая к Тибидохсу, каждый опоздавший выпускник видел настене, примыкавшей к подъемному мосту, широкое кольцо факелов и, понимая, чтоэто подсказка, снижался. Шумная толпа раздвигалась, уступая ему место. Бывшийученик спрыгивал с пылесоса и озирался с неуверенной и счастливой улыбкой.Глаза его постепенно привыкали к огням, слух же захлестывали голоса, такнепохожие на плеск океанских волн, который он слышал много часов подряд.

В следующую минуту к вновь прибывшему или прибывшей подходилГуня в доспехах Ахилла, которые проказливая Склепова извлекла из запасников припопустительстве джинна Абдуллы. В ручищах Гломова помещалась гигантскаядеревянная чаша в форме утки. В чаше было по меньшей мере ведро знаменитогокваса, который Гуня требовал выпить в качестве штрафа.

Разумеется, никто не мог одолеть и трети, никто, кромесамого Гуни и Верки Попугаевой, обладавшей уникальной способностью к поглощениюжидкостей любого рода.

Пока выпускник пил или, точнее, захлебывался, оркестрпривидений бил в бубны, мелькал яркими нарядами (особенно хороша былаНедолеченная Дама в цветастой шали) и пел: «К нам приехал наш любимый!» и «Пейдо дна, пей до дна, мы еще нальем вина!». В финале песни поручик Ржевскийнепременно палил в воздух из трехзарядного дамского пистолета с перламутровойручкой, из которого, по слухам, коллежская асессорша Авдотья фон Визин,подслеповатая вдова семидесяти одного года, уложила в 1853 году выстрелом вглаз знаменитого ярославского разбойника Федьку Лютого.

Ржевский стрелял из пистолета в надежде, что хоть кто-тоиспугается, однако никто не пугался, и лишь Недолеченная Дама произносила сдосадой: «Вольдемар! Я не считаю, но вы разочаровали меня в одна тысяча двеститретий раз».

Поручик и без того об этом догадывался, так что данноезаявление не имело, увы, для него статуса открытия.

Ягун сдержал обещание, которое дал когда-то Тане. Онвеселился так, как не веселился давно, извергая столько слов, буйства иэнергии, что ее хватило бы, чтобы окончательно растопить ледники Антарктиды.Впрочем, этим он собирался заняться ближе к третьему дню встречи.

Это играющий комментатор подал идею, чтобы Жора Жикин идавно влюбленная в него Дуся Пупсикова ели с двух концов сосиску, которая всамый ожидаемый зрителями момент увеличилась внезапно до двух с половинойметров. Для этого Ягуну пришлось использовать двенадцать килограммов фарша изстуденческой столовой № 1 города Омска – в первом месте, где ему удалосьего телепатически нашарить.

Затем Ягун потребовал, чтобы Генка Бульонов дрался на дуэлис Бейбарсовым из-за Пипы и вручил обоим пуховые подушки из приданого однойкупеческой дочки, которая, утопившись некогда с горя, пребывала теперь русалкойв одном из прудов о. Буяна.

Учитывая, что дуэль на подушках проходила без участия магии,более массивный и плечистый Бульонов легко взял верх, и ему была торжественновручена вспотевшая от гордости за своего воителя рука Пипы. Пока Бульон и Глебсражались за Пипу, Зализина едва не умерла от негодования, но на нее никто необратил внимания, и она ожила.

Следующей авантюрой Ягуна был бег по зубцам стены с факеламив руках, который завершился тем, что малютка Клоппик нечаянно столкнул ДемьянаГорьянова в ров. Из мрака послышался плеск – и все стихло. Встревоженныевыпускники, окликая Горьянова, стали пускать искры и бросать факелы. Вода долгобурлила, выбрасывая белые пахучие фонтаны.

– Вольдемар, дорогой, я так счастлива! Давненько вТибидохсе не было настоящих похорон! – бодро сказала Недолеченная Дама.

На нее зашикали. Тем временем на поверхность начали медленновсплывать дохлые лягушки. Ягун поспешно скинул обувь, собираясь нырять. Но тут,отплевывая воду, показался и Горьянов, живой, но взбешенный. Малютка Клоппикпредусмотрительно скрылся и сделал это с такой исключительной ловкостью, чтоГорьянов так его и не нашел, хотя проискал до утра.

В три часа в сиянии радуг Гардарики, при многократных ударахгрома прилетела загадочная и сама себе непонятная Ритка Шито-Крыто. Гуняметнулся к ней со штрафной чашей кваса. Привидения забили в бубны и яркимицыганистыми кометами заметались у стен.

Шито-Крыто приветствовали так долго и обнимали так крепко,что она даже заподозрила подвох.

– Один раз на меня так наваливался парень в метро. Я-тодумала: любовь на всю жизнь, а он прорезал мне сумку! Я оченьрассердилась! – сказала Ритка и так сдвинула свои темные брови, что толькоу Пупсиковой хватило ума спросить, что она сделала с тем парнем.

– Я? Ничего, – удивив всех, сказала Шито-Крыто.

– Как ничего?

– Повторяю: Я – ничего. Он-то думал небось, что у меняв сумке деньги, а там только и было, что кобра, скорпион и дватарантула, – пояснила Ритка.

– И ты носишь их в сумке? – охнула Попугаева.

Шито-Крыто наградила ее испепеляющим взглядом.

– Извини, Верб, но носить змей в кармане я несобираюсь! В карманах у меня яды! – отрезала она.

Часам к четырем Ягун заявил, что ему надоело быть тамадой, ивообще он оглох от собственного крика.

– Бедный! А ты не носись и не кричи! – сказалаЛоткова, касаясь его лба своей прохладной, полной неисчерпаемого благоразумияладонью.