Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских Страница 42

Думать о том, что осторожный папаша Сул во имя собственной безопасности решит мною пожертвовать, решительно не хотелось.

Лампы мигнули, медленно, словно в кинотеатре перед началом сеанса стали краснеть, теряя накал. Наконец вовсе погасли. Я выждал минуту и попробовал ладонью скорлупу сейфа. Не такая уж она была ровная. Крошечные выглаженные щербинки покрывали ее сплошь: каждая будто отпечаток кончика пальца. Двинул руку вглубь оболочки. Пошла сравнительно легко, будто сквозь силикатный огнеупорный кирпич. Графитовые стержни ощущались, как струйки пущенного во всю мощь душа — упруго толкали вниз, холодили, покалывали.

— Кривая, вывези! — взмолился я истово, как никогда прежде, и подался вперед.

Внутри сейфа было тесно, но отнюдь не темно. Гнилым зеленоватым светом сочились бугристые желваки величиной с кулак, в два ряда рассаженные по куполу камеры. Идущие кольцами широкие полки занимали свитки, упакованные в кожаные тубусы; тяжелые книги, запертые на замки; глиняные таблички, бережно залитые не то прозрачным лаком, не то пластиком; сосуды, покрытые странными значками. Под куполом, растянутое за конечности, висело чучело некоего кошмарного (но, безусловно, человеческого) существа величиной с двухлетнего ребенка. Впрочем, размерами сходство с ребенком ограничивалось. У карлика было искаженное яростью худое лицо, удивительно похожее на лицо Петра Первого, и угрожающе растопыренные узловатые пальцы. В соски продернуты тонкие колечки с желтыми камешками. Поджарый торс от цыплячьей шейки до вполне взрослых гениталий пересекал грубо зашитый большими стежками разрез, из которого кое-где торчали соломинки. Широкие ступни со сбитыми пальцами были поддернуты к самому потолку, отчего казалось, что этот злой гном вот-вот оттолкнется и спикирует прямиком на меня. Будто год за годом он дожидался именно моего прибытия и сейчас только веревки сдерживают его от того, чтобы с диким воем вспрыгнуть мне на плечи.

Я поежился и отвел взгляд. Нашел время себя накручивать.

Нуте-с, что у нас тут еще имеется? На полу стояла пара приземистых сундуков. Сердце почему-то заполошно дрогнуло. Золото? Я сунул в один руку. Не золото. Не презренный и отвратительный людям-змеям металл. Камни. И весьма крупные. Должно быть, самоцветы. Сколько же их тут? Центнеры? Наверно, весь Императрицын купить хватит, вместе с пригородами.

Однако самоцветы меня интересовали в самую последнюю очередь, да и то больше из любопытства. Так же, собственно, как свитки, клинописные таблички, инкунабулы и миниатюрная шаржированная копия Великого государя российского во гневе. Требовался мне примерно тридцатисантиметровый футляр из туфа — слегка сдавленный цилиндр с закругленными торцами и неглубокой опоясывающей бороздкой в виде спирали, проходящей по всей длине. Толщина такая, что можно без труда обхватить кольцом из пальцев. Довольно тяжелый и на первый взгляд монолитный. Описание, данное мсье Кракеном, было исчерпывающим. Я взялся за поиски. Времени оставалось мало. Дизели, основной и вспомогательный, вряд ли будут налаживаться скарапеевским электриком дольше семи, максимум десяти минут. На большее эта продажная скотина не соглашался ни за какие самые соблазнительные коврижки.

Сундуки вожделенного футляра не содержали. Отбросив священный трепет, я торопливо рылся на полках, среди бесценных раритетов, во все корки кроя ламий, накопивших такую груду хлама. Управился за рекордное время. Футляра не было. Сейчас же, без задержки я пошел на второй круг. Древности, возмущенно шурша страницами и перестукиваясь боками, полетели на пол. Полки опустели за считанные секунды.

Футляра не было! Меня начало колотить. От холода. От страха.

Я закрутил головой. Где? Где же, черт возьми?!

Наткнулся взглядом на чучело. Вот кто знает.

— Ты, засранец, признавайся, где эта трепаная рукопись? — в исступлении заорал я, обрашаясь к карлику.

Тот дерзко молчал, сволочуга.

Почти не соображая, что делаю, я подпрыгнул, вцепился ему в плечи, повис, подогнув ноги, и рванул. Раз, другой. Выламываемые суставы захрустели, однако выдержали. Зато лопнули веревки, привязанные к рукам уродца, и он тяжело закачался книзу головой.

Слишком тяжело для набитого соломой чучела.

Слишком.

Я осклабился и принялся рвать шов на его груди. Прочный он был, зараза. По-волчьи рыча, я вцепился в толстую гладкую леску (или то была воловья жила?) зубами. Просунул пальцы в золотые кольца, что на сосках. Враз дернул. Внезапно одно колечко подалось. Отплевываясь и подвывая от нетерпения, я потянул за него. Захохотал торжествующе: шов мгновенно расшнуровался. Из разъятой гномовой утробы посыпалась сенная труха, потемневшая от времени древесная стружка, пенопластовые шарики. Я просунул руки внутрь. Футляр был там.

Вынул, примостил на полку, сконцентрировался и погрузил в пористый камень кисти.

«Открыть коробочку тебе вряд ли удастся, — сказал Кракен. — Да это и ни к чему. Просто изорви в мелкие клочки рукопись, содержащуюся внутри. Сотри в порошок. При ее более чем почтенном возрасте она должна быть жутко дряхлой, и проблемы вряд ли возникнут».

Вызвавший беспокойство кракенов документ хранился в виде свитка из странного на ощупь материала. Словно бы покрытого плотной, слегка колючей чешуей. Кое-где чешуйки выкрошились — целыми участками, точно от лишая. Материал проплешин ощущался как рыхловатая, но сухая не то бумага, не то ткань. А может, пергамент.

Чувствуя себя сущим вандалом и Геростратом, я начал сжимать пальцы.

Успел буквально в последний момент. Какая-нибудь секунда задержки, и пиши пропало. Кожа спины еще помнила упругие толчки графитовых струн, еще холодила голые ягодицы скорлупа сейфа, а лампы так же неспешно, как давеча гасли, начали разгораться, и зафыркала вентиляция. Я взбежал по лестнице, приник к доскам двери ухом. Как будто что-то есть. Или только кажется? Вскипяченная адреналином кровь шумит в ушах?

Я слился с деревом, потек сквозь него живым соком.

Снаружи было все еще темно. Откуда-то доносился знакомый деревянный перестук — бедная негритянка плутала по черным коридорам в поисках чего-то неведомого.

Я сделал всего пару шагов, когда на мне скрестились лучи двух мощных фонарей. Оба — в лицо. Глаза полоснуло болью. Я моментально зажмурился, отгородился от света обеими ладонями, но резь осталась надолго.

Пронзительный мужской голос весело сказал:

— Опа, глянь, кто тут у нас. Пупс какой-то.

— А перец-то как торчит! Он что, драл тут кого-то? Пупс, ты с кем в доктора играл? — Владелец второго фонаря слегка сипел, будто надорвал глотку на стадионе.

Я поспешно отнял одну руку от лица и прикрыл причиндалы. Железное дерево в плане возбуждения отдельных нервных окончаний оказалось весьма сходным с памятной по отроческим годам липой или березой.

— В чем дело? Вы кто такие? — заносчиво спросил я. Спасти меня сейчас могла только та самая наглость, которой вчера я похвалялся перед Кракеном. Я повысил голос: — Охрана, не так ли? Давненько вас жду. А ну-ка, уберите свет!