Десятая жизнь - Ирина Матлак Страница 42

Соленая вода охотно приняла меня в свои прохладные объятия, сомкнулась над головой, отрезая от вечернего света и алого неба. Я беспомощно барахталась, инстинктивно задержав дыхание, гребла руками, пыталась встать на ноги, но тщетно. Для тех, кто умеет плавать, эта глубина, наверное, являлась детской. А для тех, кто, как и я, плавать не умеет абсолютно, — смертельной.

Пятки ощущали рыхлый песок и мелкие острые ракушки. Вокруг мелькали создаваемые мной пузыри, едва выделяющиеся на фоне темной морской синевы. Было холодно, мокро, страшно и больно. Боль сосредотачивалась в горящих от нехватки кислорода легких, становясь сильнее с каждой секундой, с каждым мгновением, проведенным в ненавистной воде…

Неужели Лафотьер и впрямь решил меня убить? Может, нашел способ избавиться от меня, но остаться в живых?

Не успела очередная паническая мысль оформиться, как меня внезапно подхватили и одним рывком вытянули на поверхность. Судорожно глотнув воздуха, я зашлась в кашле и принялась отплевываться от противной соленой воды. Чуть придя в себя, обрушилась на Лафотьера с кулаками и руганью… и тут же снова оказалась под водой.

Ненавижу! Ненавижу всеми фибрами своей кошачьей души! И воду, и соль, и еще больше — одного конкретного темного мага, чтоб ему на погосте рядом с зомби прикопаться!

Злость придавала сил, но толку от моих потуг всплыть по-прежнему не было. Перед водной стихией я оставалась беспомощной, не способной ей противостоять, и от этого злилась и паниковала еще больше.

А потом что-то внезапно изменилось. Собственное тело вдруг стало ощущаться несколько иначе, темная вода словно бы посветлела, и холод отступил, вытесненный рождающимся внутри меня теплом. Тепло было знакомым — пушистым и мягким, как уютно свернувшийся клубочком кот…

Кот?

Когда меня во второй раз вытащили на поверхность, я почти никак не отреагировала. Даже не закашлялась, сосредоточенная на внутренних ощущениях. И совершенно не обращала внимания, что Лафотьер, удерживая меня за талию, движется в сторону берега. Но чувство реальности вернулось уже совсем скоро вместе со злостью, захлестнувшей меня с новой силой.

Эпитетов я не жалела, высказывая Лафотьеру все, что о нем думаю. И, занятая своими переживаниями, не замечала, что он тоже выглядит не лучшим образом. Не сознавала, что ему тоже пришлось пережить все прелести моего спонтанного купания.

— Ты что, мазохист?! — все-таки поняв это, подытожила свою гневную тираду.

Вода к этому времени доставала до колен, и я, высвободившись, вышла на берег самостоятельно.

Окончательно зашедшее солнце унесло с собой тепло, уступившее место вечерней прохладе. Соленый бриз тоже больше не казался теплым, а напротив — совершенно холодным, кусачим, впивающимся в мокрое, покрывшееся мурашками тело острыми ноготками.

— Зачем ты это сделал? — снова спросила я Лафотьера, который проигнорировал и мою отповедь, и предыдущий вопрос.

Зубы клацали, сарафан противно облеплял тело, отчего становилось еще холодней. Весь запал иссяк, и теперь я чувствовала себя ужасно несчастной, мокрой, голодной и холодной дворовой кошкой, которой нестерпимо хочется просохнуть и оказаться где-нибудь в тепле. Эта кошка не ожидала, что до ответа ей все-таки снизойдут, но Лафотьер неожиданно ответил, причем вопросом на вопрос:

— Почувствовала свою вторую сущность? — Подобрав с песка свою одежду, он перекинул ее через плечо.

— Ты имеешь в виду, почувствовала ли я, что вот-вот потону? — без особого огонька съязвила я. А потом, когда до меня дошла суть вопроса, подозрительно поинтересовалась: — Ты это о чем?

В доме ведьмы ты почти достучалась до своей звериной сущности, — ровно произнес Лафотьер. — Требовался последний толчок, чтобы закрепить успех.

И тут меня осенило:

— Так вот что тебе сказала госпожа Ериша! Что меня нужно попытаться утопить и тогда моя кошка себя проявит? Ну, знаете ли!

Я вновь возмущалась и негодовала. Можно ведь было найти более гуманный способ! Пусть конкретно этот сработал — ведь я действительно на несколько мгновений ощутила в себе изменения, — моего негодования это не уменьшало.

— Терпеть не могу воду! — пожаловалась я, обращаясь не то к Лафотьеру, не то к самой себе, не то вообще ни к кому конкретно.

— Твоя кошачья часть терпеть не может, — поправил темный маг и без перехода заявил: — Тебе нужно переодеться в сухое.

Первым порывом было послать его далеко и надолго, но перспектива заболеть не прельщала. Хотя мысль о том, что он будет мучиться температурой со мной за компанию казалась в какой-то степени заманчивой. Но все же себя я любила больше, чем ненавидела его, поэтому, особо не медля, стащила мокрый сарафан. Сразу стало теплее. Я уже почти взяла протянутую мне сухую рубашку, когда Лафотьер внезапно застыл. Его взгляд, медленно и беззастенчиво исследующий каждую часть моего тела, сделался напряженным и тяжелым.

— Что? — теряя остатки терпения, вопросила я.

Вместо ответа он вдруг протянул ко мне руку и отвел от моего лица пряди мокрых волос. Ощущающиеся очень теплыми пальцы коснулись ложбинки между ключицами и скользнули вдоль шеи, заставив невольно вздрогнуть.

— У тебя много шрамов, — негромко произнес Лафотьер, глаза которого, повторяя движение пальцев, скользили по моей влажной коже.

Его прикосновения и голос неожиданно пробудили то, что испытывать к темному магу я совершенно не хотела. Не хотела, но испытывала.

— Только сейчас заметил? — усмехнулась, пряча нахлынувшие чувства за ехидным тоном. — Я вообще-то паранджу не ношу.

— Раньше не замечал. — К моему удивлению, ни ответной язвительности, ни привычной насмешки в его голосе не прозвучало.

На побережье опустились синеватые сумерки, придавшие этому моменту еще более нереальный окрас. Море тихо шептало свою древнюю как мир песню, ветер словно нарочно подталкивал меня в спину, подмывая шагнуть вперед, а мой взгляд, действующий помимо воли, неотрывно исследовал обращенное ко мне лицо. Твердую линию подбородка, губы, подсвеченные алым глаза…

— Мне вообще-то холодно, — нарушила я возникшее оцепенение, надеясь, что пробившуюся в моем голосе дрожь действительно можно списать на холод.

Словно бы тоже очнувшись, Лафотьер накинул мне на плечи свою рубашку. Я, застегнув пуговицы, позаимствовала у него еще и камзол, после чего мы, больше не проронив ни слова, направились в сторону особняка.

Утром я приступила к осуществлению своего плана: пойти в библиотеку, поговорить с библиотекаршей, договориться о фотосъемке. Главной проблемой было покинуть особняк, не попав на глаза Лафотьеру, поскольку тащиться в библиотеку вместе с ним мне хотелось еще меньше, чем вчера к госпоже Ерише. А еще я подозревала, что, заметь он меня, и я вообще никуда не пойду, останусь маяться в четырех стенах. Нет, в итоге все равно ускользну, но сделать это будет гораздо сложнее.