Огонь и Ветер - Рина Море Страница 41

– Как благородно с твоей стороны! Сейчас заплачу.

Я шла быстрым шагом, но Велан не отставал:

– Тебя все-таки обидели. Ты должна мне об этом рассказать. Во-первых, я знаю свет лучше тебя, во-вторых, я демонически изобретателен по части коварных планов, интриг, пасквилей. Так что – по рукам? Я буду твоим советчиком в этом мире злых и бесчестных лакеев! Но ты должна мне все откровенно рассказывать.

– Я не хочу.

– Почему?

Останавливаюсь. Мы уже в лесу, сквозь красноватые ажурные кроны на нас сыпется дождь из солнечных зайчиков. Мне сейчас неприятно даже общество солнечного света – я хочу тьмы!

– Велан, извини, я хочу побыть одна. Оставь меня, пожалуйста.

– Какое еще одиночество? В одиночестве грустить плохо, поверь моему опыту! Давай поплачем вместе. Я готов предоставить для слез свою расцарапанную волосатую грудь, даже разрешу тебе сморкаться в рубашку.

– Какую чушь ты несешь.

– Сибрэ, жизнь чудесна, ты прекрасна, хоть фиалки на твоем платье уже немножко увяли. Вчера мы плавали, хочешь, сегодня будем летать? Я хорошо летаю, я вынесу нас двоих. Мы будем летать над ночным городом, отдыхать на крышах и смеяться над бескрылыми людишками и саганами! Вот, ты уже улыбнулась! Так ты согласна?

– Нет уж, плавания с меня хватило – больше я с тобой никуда!

– Как? Тебе не понравилось? А мои сослуживцы от тебя в восторге.

– Особенно капитан.

– У него есть увлечение – читать нотации. Он тебе читал? Мы, грубые морские волки, на все его речи только смеемся, а юной прелестной деве мораль прочесть – когда б ему еще выпала такая удача? Но, Сибрэ, когда ты собираешься выполнять обещание?

– Какое обещание?

– Как это какое обещание? Ах, как вы непростительно легкомысленны и забывчивы, л’лэарди Верана! Я ведь заслужил, в честном бою завоевал ваш поцелуй! Публичный. Императору быть живым, возможно, недолго осталось, хочу успеть стать соперником и личным врагом Его Величества. А то когда еще такая возможность представится?

Императору недолго осталось. Как легко он это сказал. Захотелось его ударить.

– Вы правы – никогда! Я же легкомысленная девушка? Потеряла обещание, забыла, – со злой улыбкой развожу руками.

– Вы думаете, я позволю забыть вам такое обещание? – Его лицо изменилось мгновенно, из смеющегося стало серьезным, насупленным. Подошел ко мне вплотную.

– А вы напоминайте почаще, л’лэард Трагад. На тысячном разе у меня непременно возникнет желание вас поцеловать!

– Ты думаешь, надо мной можно смеяться? Или что я позволю смеяться над собой всем сослуживцам?

– Ах, так вот чего вы боитесь? Как бы над вами не посмеялись случайно? Бедняжка! Вдруг кто-то обронит о вас насмешливое словцо! А то, что это уронит мою честь, – это ничего, мелочи!

Мы в одиночестве, нас укрывает лес. Он стоит слишком близко, я отступаю, прижимаюсь спиной к стволу молоденького деревца. Каким злым может быть его лицо. Поворачиваюсь идти к опушке, туда, где многолюдно и не так страшно, – хватает мое запястье. Наклоняю голову, изо всех сил, до соленого привкуса на зубах кусаю его пальцы, он отдергивает руку, и я удираю.

Я окончательно утратила доверие к земле: она может внезапно раскрыться зубастой пастью провала, обратиться в засасывающее болото, взорваться острыми камнями, изойти ядовитым паром, прорасти червями и молодыми зелеными побегами-душителями. Вода, попав на кожу, прожигает плоть до кости не хуже кислоты. Ветер способен разодрать лицо, как бешеный зверь.

Ветренник сражался еще раз и ушел еще более потрепанным, однако же на своих ногах, в отличие от противника. Но все это не имело значения: все ждали главного. И миг, которого все ждали, настал. Черноволосый огненный на арене. Мне почему-то становится трудно дышать. Да, я боюсь, ужасно боюсь! Я за ветренника почти не волновалась!

Так и не успела извиниться перед Его Величеством за ту проклятую ленточку. Мои чувства, конечно, не значили для него ничего; но он обратил на меня внимание вчера, был добр, хотя я вела себя не безупречно, и, наконец, подобное оскорбление накануне боя, от собственной невесты пожелание поражения… Это почти предательство, он еще не проиграл, но уже увидел, как его предали.

– Я, огненный Ямар из рода Анкрис, называю тебя, Авердан, недостойным короны Империи и вызываю тебя на поединок! – прокричал огненный с восторгом и ненавистью, так громко, что у меня заложило уши, а сам он под конец охрип.

На трибунах стало очень тихо.

– Я, Авердан из рода Фартага, называю тебя щенком. И принимаю твой вызов во имя Империи!

Мой император поднимается с кресла. Алый плащ хлопает за его спиною, живым огнем пылают доспехи и браслеты на бронзовых плечах. Его голос и фигура исполнены такой невозмутимой мощи, такой уверенности, что в него невозможно не верить. Он похож на героя легенд, из тех времен, когда боги еще ходили по земле, а некоторые саганы были почти равны богам. Но я-то знаю, что, в отличие от тех героев, он живой, а значит, его тоже можно убить! Как это глупо – называть достойнейшим всего лишь более одаренного стихией или даже всего лишь более удачливого, ибо в бою равных слишком многое зависит от случая! Как это неправильно – отдавать власть всего лишь более безжалостному!

Красная мантия летит на кресло, император развязывает золотой доспех, снимает перстни с пальцев, браслеты с запястий. Разувается.

– Я люблю вас, – слышу шепот Эльяс.

Улыбается ей мимолетно и спускается по ступеням. Все молчат. Даже странно, что толпа из десяти или более тысяч людей и саган способна хранить столь гробовую тишину. Оба огненных стоят в десяти шагах друг от друга, босые и полуобнаженные. Взгляды скрещены, как шпаги, сам воздух над амфитеатром дрожит от напряжения. Так смотрят готовые вцепиться в горло сопернику дикие звери, и, когда жрец в белых одеждах шагает меж ними, оказывается на пересечении их взглядов, невольно вздрагиваешь – смертник!

Жрец с поклоном разворачивает белое полотно, на котором два меча, и торопливо убегает в конец арены. Прорываюсь сквозь строй невест, меня ругают и толкают локтями. Выбегаю из ложи на ступеньки. Я должна видеть.

– Выбирай, – говорит император отрывисто.

Его соперник хватает дальний от себя меч и быстро выпрямляется. Мне показалось, он опасается хоть на миг отвести глаза от императора. Его Величество неторопливо подбирает второй меч, задумчиво взвешивает в руке. И атакует. Первый. Не мечом – соперника опутывает сеть молний, грохот, треск, на арену теперь невозможно смотреть, слишком ярко! Из глаз текут слезы, щурюсь, пытаюсь смотреть сквозь пальцы.

Тонкие слепящие росчерки молний по рукам императора, разветвленные, как жилы, тянутся по лицу, шее, страшно горят глаза. Его соперник стоит на том же месте, не пошатнулся даже, в левой руке его, сложенной ковшиком, разгорается что-то странное, огонь, но серый, тусклый.