Пентакль - Марина и Сергей Дяченко Страница 41

Мужик не обиделся.

– Юмористы, значит, – удовлетворенно заключил он. – Это хорошо.

По сторонам мелькали дощатые заборы, крашенные суриком, шифер крыш, кирпичные трубы дымоходов. Из-под колес с кудахтаньем шарахались куры. Против ожидания, автобус под чутким руководством местного Сусанина направился отнюдь не к центру Ольшан, где виднелись «этажерки» из белого кирпича. Площадь с позеленевшим от скуки памятником быстро осталась за кормой. Вновь потянулись бесконечные заборы и проулки между дворами. Минут через двадцать автобус остановился.

– Приехали, товарищи артисты! Вот он, наш клуб. Вылезай, цыгане, становись к стенке…

Клуб поражал воображение. Широкие, облицованные полированным гранитом ступени вели к шести высоким дверям парадного входа. На дверях имелись непременные бронзовые ручки. В отличие от памятника на площади, ручки сияли тусклым заревом. По бокам от входа монументальные колонны подпирали фронтон, украшенный лепниной: голуби, серпы, молоты, лиры и венки. Над этой символической барахолкой разместилось сусальное золото надписи: «Дворец культуры Ольшанской мебельной фабрики».

Бастион духа навис над пустырем. Воплощение мощи и торжества отечественной культуры.

– Залец у нас отличный, товарищи артисты! Тыщу человек запросто разместим! Отъюморите в лучшем виде!

– Тыщу, говоришь? – задумчиво цыкнул зубом Репризыч. Дождь прекратился, и режиссер полез в карман за сигаретами. Ломать голову над тем, почему ожидаемый клубишко вдруг обернулся эдаким кучерявым селезнем, не хотелось. – Добро б человек тридцать собралось…

– Не извольте тревожиться! Набьем, как сельдей в бочку!

Репризыч, однако, пребывал в сомнениях. Тем более что мужик с портфелем, обещая «набить сельдей», поспешил отвести глаза в сторону – и теперь старался не встречаться взглядом с режиссером.

– А как насчет акустики? Фонограмму там, музыку включить?

– Обижаете, товарищ главный артист! И музыка есть, и даже электричество. Чай, не впервой гостей принимаем! Покамест никто, значит, не жаловался.

В глаза Пафнутий Иннокентьевич по-прежнему старательно не смотрел.

– Вы докуривайте, и айда, – вдруг заторопился он. – После концерта стол накроем, посидим, как положено. И закусь, и это самое… – Мужик заговорщицки подмигнул. – Оно, конечно, борьба с этим самым, с пьянством, значит… Вот и поборемся: кто кого? Наш первачок – ого-го! Ну, скатертью дорожка! Пора мне…

– Может, хоть директору ДК нас представите? – возмутился Репризыч, белея от гнева. – Или кто там нас встречать должен?

– Не могу, товарищи дорогие, никак не могу. Бежать надо, дела у меня. Насчет вас в курсе, встретят, покажут, помогут…

Заканчивал беседу Пафнутий Иннокентьевич едва ли не на бегу, скороговоркой, быстро удаляясь от громады ДК. Миг, и ольшанец исчез в проулке меж двумя косыми, заброшенными хибарами.

Репризыч проводил его долгим взглядом. Затоптал окурок «Родопи», подхватил с земли сумку.

– Вперед, коллеги! Несем культуру в массы – пусть знает свое место!

Уже поднявшись по скользким ступеням, Виртуоз обернулся. На краю пустыря стояли люди. Местные. Группками по пять-десять человек. Никто не пытался подойти, заговорить, познакомиться. Узнать, чем собираются радовать жителей «товарищи артисты». Люди стояли, молчали, смотрели. Лишь когда рука легла на мерзлую бронзу дверной ручки, Виртуоз сообразил, что напомнила ему увиденная картина. Фильм из детства. Затих в ожидании неизбежного прифронтовой городок; на горизонте клубится дым, полыхают зарницы разрывов. И немногочисленные люди в штатском вот так же молча смотрят вслед бойцам, уходящим на передовую. Смотрят с сочувствием и затаенной надеждой. Безмолвно благословляя тех, кому, быть может, не суждено вернуться.

«Вы слышите, грохочут сапоги…»

От подобного сравнения мороз продрал по коже.

Фойе встретило гостей сумрачной пустотой. В левом, глухом торце громоздились штабеля стульев. Из другого торца лестница вела на второй этаж. Напротив – две двери в зал, справа и слева. Понурый фикус в кадке осуждающе качал листьями от сквозняка.

– Ага, разогнались. Встретят, покажут, помогут…

– Догонят и еще раз помогут…

– Есть кто живой?!

Не ответило даже эхо. Зов растерянно метнулся по фойе, взбежал по лестнице наверх, где и сгинул бесследно.

– Ладно, времени навалом. Начало в час, сейчас без четверти одиннадцать… Ждите тут, а я пойду поищу разумную жизнь.

Шаги режиссера стихли в недрах клуба-великана.

Разговаривать или шутить не хотелось. Масса камня и бетона, нависнув над головами, давила, впрессовывала в пол, запечатывала уста. Тишина дышала зябким оцепенением. У стены, украшенной панно на колхозные темы, выстроился еще один ряд стульев, но даже для того, чтобы просто подойти и сесть, понадобилось ощутимое усилие.

Ничего не происходило.

Беззвучие плотно забило уши, затвердело, схватилось цементным раствором.

Виртуоз с хрустом потянулся, расколов скорлупу наваждения. Подошел к правой двери, потянул на себя. Против ожидания, дверь оказалась не заперта. Темнота зала. Лишь узкий нож серого света рассек проход между креслами. Выключатель оказался в привычном месте: слева, на уровне головы. В зале родного ДК он располагался точно так же.

Этот пустяк придал бодрости.

– Народ, чего сидим? Пошли в зал, выгородку ставить.

За первопроходцем, сначала как сомнамбулы, но постепенно оживляясь на ходу, потянулись остальные. Погода, что ли, гнетет? Или в автобусе укачало?

Зал действительно был хорош. Мужик с портфелем не соврал. Темный глянец лака на спинках кресел, бордовый бархат сидений, ложи. Оркестровая яма. Балконы второго яруса с осточертевшей лепниной: серпы, голуби… Ага! Между особо наглым голубем и особо щербатым серпом расположилась трагическая маска. Учли специфику, значит, как сказал бы брат Пафнутий.

Ну и, соответственно, сцена. Широка, глубока… На такой и потеряться недолго. Колонки на стенах имеются. Теперь бы звукооператора разыскать… Ладно, пусть Репризыч заботится, это его дело.

– Обустроимся?

За кулисами обнаружился еще один склад пыльных стульев. Казалось, в ольшанском Дворце культуры на стульях помешались, складывая грудами где попало. Ладонями выбивая на ходу мягкие сиденья, подняв тучи пыли, соорудили выгородку – подобие автобусного салона. В «широкофокусной» перспективе, с расширением на зрителя. Развесили «антуражные» таблички: «Не забудьте оплатить свой проезд», «Водитель – общественный контролер», «Мусор из окон не выбрасывать». Финальный перл сюрреализма вывесил лично Никотин: «Занимайте свои места согласно купленным билетам».

Сознательный извлек из «дипломата» свинченный где-то компостер, выволок из кулис горбатую вешалку и прикрутил к ней компостер обрезком проволоки.