Все сказки мира - Виктор Ночкин Страница 41

Мое внимание привлекло хрипловатое надрывное нытье — старик в лохматой шкуре (по-видимому, профессиональный бард и сказитель) нараспев декламировал некую эпическую историю. Сидевшим у костра воинам сюжет был знаком — они тихо постукивали в такт рукоятками секир и мечей о щиты, некоторые негромко подпевали. Услышав что-то знакомое, я подошел поближе и, остановившись у границы освещенного пламенем круга, прислушался. Бард излагал старинные предания этого края:

— Некогда жил весь народ свободно и вольною… О-о-о… («О-о-о…» — подтянули воины) Всех могущественней были два друга — Хаверк и Сальтовк… Их дружины были храбры, их девы были прекрасны… Их нивы были тучны, а стада не считаны… О-о-о…

Дальше старик воспел отдельно храбрость и доблесть каждого из этих мужей и рассказал, как они ставили на уши всю округу своими молодецкими набегами. Не было ничего такого, что «видел бы их глаз — и не схватила бы их рука», то есть побратимы то порознь, то объединившись, грабили окрестные деревни. Наконец бесчинства этих молодцов вконец надоели соседним правителям — и против Сальтовка и Хаверка выступили «семь танов, семь королей» — такая формулировка свидетельствовала, что в устной традиции еще хранится память о временах, когда эти понятия были тождественны. Короче говоря, семь родоначальников окрестных племен сразились с дружинами двух этих молодцов, но потерпели поражение. В бою Сальтовк был ранен, упал — Хаверк прикрыл его своим щитом, «который не смогли бы поднять и семь зрелых мужей», а затем побратимы обнялись на кровавом поле, подтвердили союзные клятвы и отправились мстить семерым королям — то есть грабить лишившиеся защитников поселения. Среди взятой в походе добычи была дева невиданной красы — дочь короля Адарака, тана города Пестрива — прекрасная Илинка. Дальше, как водится вчерашние побратимы рассорились, поскольку на деву положил глаз Хаверк, а по жребию он досталась Сальтовку — и он, кстати, понравился ей, что не имело при дележе никакого значения, но все же сыграло затем определенную роль. Хаверк воззвал к лучшим чувствам Сальтовка — мол, я же тебя спас в бою, так давай, мол, не жмись — гони девицу. Тот согласился, но… Девица после свадебного пира, на котором хитростью опоила героя, перерезала горло Хаверку и сбежала к его приятелю. Тогда сыны Хаверка (ага!) — числом двенадцать, никогда до этого места в легенде не упоминавшиеся, нападают на изменника, рубят его в капусту, женятся все скопом на Илинке, так что к концу этой свадьбы она и помирает, а дети Сальтовка разбегаются по окрестным семи деревням, которые их покойный папаша только что ограбил — и призывают к мести. Естественно (то есть естественно для произведения этого жанра) весь край поднимется против сынов Хаверка и те после недолгой безуспешной борьбы трусливо бегут. Садятся в лодьи и плывут в дальние страны (а я мог бы уточнить — в Легонт, что в Сантлаке), где теряют гордость и подаются в услужение «детям ложных богов»… Вот такая коллизия… Но люди, приплывшие когда-то в Мир, ничего этого не помнят. «Как пришли в Мир люди — не знает никто», так, кажется, говорится в «Хроникуме», что я читывал в старые добрые времена в библиотеке Альдийских королей…

Тут меня разыскали Филька с Ннаонной и позвали к нашему костру. Сам великий непобедимый Карамок устраивал вечерний обход — и Павлон звал меня вернуться и поприсутствовать. Его можно было понять — сейчас все вновь прибывшие таны демонстрируют грозному Стражу Побережья своих вояк, стараясь щегольнуть их доспехами и молодецким видом. Наш захудалый предводитель тоже надеялся не ударить в грязь лицом, предъявив нас — потому что с теми, кого он привел из своей Ольшанки, он рисковал стать посмешищем всего войска… А ведь буквально в двух шагах от его костра расположился конкурент и соперник в его матримональных замыслах — тан из Тринии, который тоже сватается к дочке Как-его-там Богатого… Богатого — тут не до шуток!

* * *

Ингви успел вовремя — Карамок, сопровождаемый свитой, еще не успел дойти до костров, у которых расположилось ополчение из Ольшанки. Ингви занял место рядом с друзьями, а вокруг тут же принялся виться Павлон, умоляющий всех принять наиболее боевой вид. Кендага он, видимо, уже допек — лорд сидел мрачный и насупленный, но зато в кольчуге, легком шлеме и увешанный всевозможными клинками… Ннаонна отнеслась к просьбам «работодателя» серьезно, даже с энтузиазмом и, выпросив у Кендага несколько запасных кинжалов, принялась пристраивать их куда только смогла додуматься… Ингви махнул рукой (он был погружен в обдумывание услышанной только что повести), а Филька торжественно пообещал, что как только на него обратит внимание кто-то из начальства — он будет хмуриться и корчить угрожающие рожи. Непонятно, понял ли его Павлон (Филька изъяснялся на совершенно жутком диалекте, смело мешая выученные слова жителей Архиплага с общим) — но во всяком случае, после этого он отстал. А вскоре показался и сам грозный полководец. Страж Побережья оказался плюгавеньким тощеньким мужичонкой, хромым, с покрытым шрамами лицом. В свете лагерных костров на нем переливалась и сверкала великолепная кольчуга, усыпанная самоцветами и разительно отличающаяся от чешуйчатых доспехов следующих за ним телохранителей, у которых на щитах красовалась красная рука. В их толпе выделялся ростом чудовищный здоровяк в алом плаще. Настоящий великан, необычайно мощно сложенный и толстый, с длинными черными усами на круглом румяном лице. Указав на него Ингви, Павлон прошептал:

— Вурибой Красный Плащ, сын Карамока Хромого и командир его дружины. Великий воин, он сорок три раза удостаивался ночи с Феей Сильвенчей… — в голосе юноши восхищение мешалось с завистью.

Ингви в ответ хмыкнул (ему пришло в голову, как вся страна Риодна, затаив дыхание, подсчитывает количество ночей каждого выдающегося любовника королевы) и заявил:

— Должно быть, он пошел в маму — потому как на отца не очень похож. Из такого молодца можно сделать троих Стражей Побережья и еще на запчасти что-то останется…

— Не-е, чужеземец, говорят у Карамока — все дети такие. А да, вот я еще слыхал — в какой-то деревушке в наших краях, в Ровнихе, что ли? Не важно, так вот там стражи побережья как-то стояли лагерем и какая-то баба от Карамока понесла. Он тогда был молодым дружинником просто… Ну, она двойню родила, а вышло — мол, они от приблуды какого-то… Ну, баба-то не говорила поначалу, кто отец — детишек и продали купцу из ваших… С островов… Да мне как-то отец показал того самого купца…

— Толстенький коротышка с выпученными глазами?

— Ага, точно, ох и кинжал у него был богатый… Ой, гляди, вон они уже к кострам тринян идут…

Великий Карамок глянул на вояк, которых тан Понок выстроил для смотра, тут из хвоста его свиты вышел друид в темном плаще, бесцеремонно растолкав дружинников, приблизился к полководцу и принялся что-то нашептывать, указывая в сторону костров ольшанского ополчения. Карамок спокойно выслушал, кивнул и, нахмурив седые брови, оглянулся в указанном направлении. Затем кивнул Поноку и, круто развернувшись, зашагал к войску Павлона. Тот засуетился, выстраивая свое мужичье в шеренгу. Ингви, пожав плечами, кивнул своим — и чужеземцы поплелись занимать место на левом фланге…

Понок сплюнул и громко выругался, Карамок, который еще не успел отойти далеко, притормозил и бросил тану: