День гнева - Мэри Стюарт Страница 41

Прежде чем прибыл гонец с приказом короля, мальчикам недолго довелось пробыть в Камелоте: на Рождество всему двору ведено было переехать в Каэрлеон. А тем временем принцев поселили отдельно от остальных юношей и молодых людей под особым надзором Кея, который приходился Артуру названым братом и был посвящен во все его намеренья и планы. Кей позаботился о том, чтобы ни один из слухов, которыми словно улей гудели и дворец, и весь Камелот за его стенами, не достигли ушей мальчиков. До тех пор, пока сам Артур не поговорит с Мордредом, Мордред должен оставаться в неведенье. Кей догадывался, что король сперва захочет испросить совета Мерлина, а уж потом решать, что делать с юношей или с самой Моргаузой, и догадка его была верна. Принцы не встречались с Моргаузой: ее поместили в другой части дворца, а сыновьям ее объяснили, что королева не узница, однако до возвращения короля ей воспрещено видеться и говорить с кем-либо.

Король же не вернулся. Повесть о том, как он во весь опор скакал навстречу старому другу, в сгоравший от любопытства город привез гонец.

Действительно, чародей Мерлин жив. Приступ его давнего недуга, состояние, подобное трансу и похожее на смерть, люди приняли за кончину, но чародей оправился и со временем вырвался из запечатанной гробницы, где его оставили в похоронных пеленах. Теперь же он отправился в Каэрлеон с королем, и Артуровы Соратники — элитный отряд рыцарей, которые были также друзьями короля, — поехали с ними.

Все то время, что они пробыли в Камелоте до переезда двора в Уэльс, мальчики проводили в занятьях, которые порой доводили их до изнеможенья, но были во всем им по нраву.

За них тут же взялся учитель фехтования. Выучка, приобретенная ими на Оркнейских островах, вызвала саркастические замечанья на учебном плацу, которые, учитывая то, из чьих уст они исходили, не вызвали негодованья даже у Гавейна; последовавшие затем дни суровых учений и тренировок сарказм этот только подчеркнули. Долгие часы проводили принцы в седле, и никто из них не стал бы рассчитывать, что здесь сгодятся их оркнейские уменья. Косматым пони с островов было так же далеко до лошадей из конюшен Верховного короля, как ратникам Моргаузы до избранных Соратников Артура.

Не все дни проходили в трудах; и на забавы тоже выпадало немало часов, но в основном это были военные игры. Вечерами принцы сидели, склонившись над картами, вычерченными на песке, или — что заставляло их шире открыть глаза от удивленья — рельефно вылепленными из глины. Утренние часы они проводили за учебными поединками и за состязаньями в стрельбе из лука. В этих состязаньях они преуспели и всегда превосходили соперников; из всех принцев у Мордреда была самая твердая рука и зоркий глаз. Были и охоты. Зимой охота на болотных птиц всегда разнообразна и увлекательна, но ходили здесь и на оленя или кабана: охотники выезжали за ними в долину, холмами перекатывавшуюся на восток, или на лесистые склоны, поднимавшиеся к холмистым пастбищам на юге.

Двор переехал в Каэрлеон в первую неделю декабря; вместе со всеми придворными отправились и оркнейские принцы. Но мать их осталась. По приказу Артура Моргаузу перевезли в Эймсбери, где поместили в монастыре. Заточенье это было условное и к тому же никто не назвал бы его строгим, но заточенье есть заточенье. Покои ее охраняли солдаты короля, и придворных дам сменили монашки. Эймсбери, родина Амброзия, душой и телом принадлежал Верховному королю, его распоряженья здесь исполнялись дословно. Когда настанет оттепель и откроются дороги, Моргаузу увезут на север в Каэр Эйдин, где уже жила в заточенье ее сводная сестра Моргана.

— Но что она сделала? — в ярости потребовал ответа Гавейн. — Всем известно, в чем повинна королева Моргана, и наказанье ее справедливо. Но наша мать? Почему? Она уехала на Оркнеи вскоре после того, как был убит наш отец. Король не может этого не знать, это было на следующую весну после свадьбы королевы Морганы в Регеде. Много лет назад! С тех пор она не покидала островов. Почему он теперь ссылает ее в монастырь?

— Потому что на той самой свадьбе она пыталась умертвить Мерлина. — Непреклонный ответ исходил от Кея, который, единственный среди придворных и знати, проводил с мальчиками их часы отдыха и развлечений.

На сенешаля Артурова двора уставились пять пар удивленных глаз.

— Но это же было давным-давно! — воскликнул Гавейн. — Я был там… я это знаю, потому что она мне рассказывала, — но я совсем ничего не помню. Я был тогда совсем младенец. Зачем посылать за ней теперь, чтобы призвать к ответу за то, что случилось тогда?

— А что тогда случилось? — подал голос Гахерис, раскрасневшись от гнева и надменно выпятив подбородок.

— Он говорит, она пыталась умертвить Мерлина, — ответил ему Агравейн. — Ну что ж, я бы сказал, она потерпела неудачу, не так ли? Так почему…

— Как? — негромко спросил Мордред.

— Как это доступно женщине. Или ведьме, если хотите. — Гневные вопросы младших принцев нисколько не тронули Кея. — Это случилось на самом свадебном пиру. Мерлин представлял там короля, от его имени выдавал замуж Моргану. Королева Моргауза подмешала ему в вино зелье и позаботилась о том, чтоб позднее, когда она уже будет далеко и никто не сможет в чем-либо ее обвинить, он выпил смертельный яд. Так оно и случилось. Мерлин оправился, но яд оставил по себе тяжкий недуг, который не так давно поразил его вновь, отчего чародея и сочли умершим, и который в конечном итоге убьет его. Когда Артур послал за ней, за всеми вами, все почитали Мерлина умершим и погребенным в пещере на холме Брин Мирддин. Так что он послал за ней, чтобы она ответила за убийство.

— Это неправда! — выкрикнул Гахерис.

— Пусть даже правда, — холодно и с заносчивым высокомерьем, которое он усвоил с тех пор, как они прибыли в Камелот, заявил Гавейн, — что с того? Разве есть такой закон, который запрещал бы королеве уничтожить своего врага так, как она сочтет нужным?

— Вот именно, — быстро поддержал его Агравейн. — Она всегда говорила, что он ей враг. Какой же другой путь она могла избрать? Женщины не могут сражаться с оружьем в руках.

— Его могущество, наверное, было слишком велико, и он не поддался ее заклятьям, — внес свою лепту Гарет. — И они не причинили ему вреда. — Единственным чувством, слышавшимся в его голосе, было сожаленье.