Посольский город - Чайна Мьевилль Страница 41

Кто-то запустил программу-вирус в бродячих автомов Послограда и заразил их манией Валдика. Они стали проповедниками его новой церкви. Их красноречие зависело от изощрённости их процессоров: большинство просто впадали в экстаз, но у некоторых неожиданно открылся дар теологов. Как и прежде, они бродили по улицам, но теперь они подходили к людям и заклинали их защитить от грехопадения язык, двуустый Язык истины, которому нам, бедным грешникам (дешёвая риторика), осуждённым вечно барахтаться во лжи, дано хотя бы служить, и так далее в том же духе.

Автомов запрограммировали и отпустили, и они делали своё дело, однако инфекция оказалась липучей, и, пока бродячие проповедники неделями пытались обращать нас в свою веру, их программы деградировали, и постепенно вместо заложенного в них катехизиса стали всё чаще выдавать протестантские, даже сектантские лозунги. «Мы — слуги ангелов, — заявила мне одна машина, пошатываясь, как попрошайка. — Мы — слуги говорящих ангелов, божественного языка». Вирус закрылся, когда порождённые им теории слишком далеко отошли от своего первоисточника — ортодоксального друманианства.

Я спросила Эрсуль, не затронула ли её эта болезнь, не почувствовала ли она щекотки вирусов. Но она считала других автомов слабоумными, и сказала, что да, кое-что она ощущала, но это для неё не опасно. Разумеется, подозрение пало на Валдика и его радикально настроенные сравнения, однако доказать, что именно они запрограммировали машины, не удалось, и, инцидент, хотя и неприятный, был исчерпан.

Не знай я, что Скайл — никудышный программист, я бы подумала, что это его рук дело.

Теперь я ходила в «Галстук» исключительно в целях социальной диагностики. Многие из бывших завсегдатаев перестали там появляться: пророческие заявления Валдика оттолкнули их, и они основали свой салон сравнений-отказников. Их место заняли другие. Я ходила слушать Валдика, повинуясь тому, что сама называла порнографией обречённого начинания, и, может быть, надеясь услышать что-нибудь такое, что позволит властям вмешаться. Он воспевал послов (в его терминологии, иерофантов-посредников); выражал благодарность за то, что он сравнение, правда, часть языка во плоти.

Сурль/Теш-Эчер с Испанской Танцовщицей и другими были на последнем собрании Валдика, куда ходила и я. Последователей у него стало больше, и я решила, что, наверное, его техника совершенствуется и он лжёт всё лучше и лучше. Они смотрели друг на друга. Валдик злился. Чувствовал ли Хозяин его враждебность, мне было непонятно. Пришёл Хассер — единственный, кто сохранил друзей в обоих лагерях расколовшихся сравнений. Он узнал меня, его лицо выразило чувство, для которого у меня нет названия; оно напоминало мне моё собственное. Неловкость, вот самое точное определение, которое я могу подобрать.

— Тебя это не волнует? — спросила я у Эрсуль.

— Я же тебе говорила, — сказала она. — У меня иммунитет.

— Нет, я не об этом… я о твоём мнении. Ты когда-нибудь об этом думаешь? Я имею в виду, то, что некоторые Хозяева учатся говорить… в обход правды, тебя это как-нибудь волнует? — Она ничего не ответила, поэтому я добавила: — Учатся лгать.

Мы сидели в баре на одной из торговых улиц Послограда. Эрсуль, довольно известная в определённых кругах, привлекала взгляды слегка забогатевших юнцов. Наша тихая беседа проходила под музыку и звон бокалов. Эрсуль не отвечала.

— Что-то меняется. Может, к добру, а может, и нет, — сказала, наконец, я.

Она обратила ко мне свою проекцию лица, которое, случайно или в соответствии с запрограммированной в неё неоднозначностью реакции на возбудители, хранило непроницаемое выражение. Она молчала. От этого таинственного молчания мне стало не по себе, и я завела речь о чём-то другом, на что она отвечала как всегда, со всей утрированной доверительностью нашей дружбы.

Для меня никогда не имело особого значения то, что я сравнение: проповеди Валдика были мне безразличны. Всё дело в Скайле, говорила я себе: но нет, хотя я переживала за него, это было не всё. Но в чём ещё тут было дело, я так и не поняла.

— Так что вы предпринимаете? — спросила я у КелВин. Как я понимала, теперь встревожились даже послы. У новой философии вряд ли могло быть больше трёх-четырёх десятков серьёзных последователей, но любое проявление страсти пугало послоградцев. Хозяева наверняка что-то учуяли: в пределах эолийского дыхания наших кварталов мне попадалось больше ариекаев, чем когда бы то ни было.

— Мы ведём переговоры с Хозяевами, — сказали КелВин. — Мы думаем устроить…

— … праздник.

— Здесь, в Послограде.

— Чтобы подчеркнуть, что здесь они у себя дома, в некотором смысле.

— Понятно, — медленно сказала я. Сроду не слышала ни об одном ариекайском празднике в Послограде. — Но разве он не должен… Что вы думаете делать с Валдиком?

Один из КелВин глядел прямо на меня, другой отводил взгляд. Я злилась, но не знала на кого. Скайл скрывался где-то в компании радикальных сравнений или служителей и даже не отвечал на мои сигналы, и это никого, похоже, не волновало. А я металась между кликами и секретами. И не могла понять, то ли я такая проницательная, то ли сумасшедшая.

— Это всё штиль, Авви, — сказала мне позже Эрсуль. — Вот что происходит. Ты так говоришь, как будто настал конец света. Думаю… — Она сделала паузу. — Ты расстроена из-за Скайла. Ты его любишь, а он от тебя сбежал. — Она запнулась точно так, как это сделал бы задумавшийся человек.

Представители ариекаев прибывали в летательных аппаратах, чтобы планировать этот гибридный фестиваль. Я часто бывала в посольстве, флокировала, и там познакомилась со всеми. У одного высокого крепкого ариекая на веерном плавнике было пятно, напоминавшую птицу в кроне дерева, и я назвала его Грушей.

— Это как раз то, что нам нужно, — сказали КелВин. — Мы слишком напряжены.

— Устроим парад, ярмарку и игры для терранцев…

— … и праздник лжи для Хозяев.

— А как же Валдик? — снова спросила я. — И Скайл?

— Валдик ничтожество.

— Скайла мы не видели уже пару недель.

— Так где же он?

— Не волнуйся.

— Всё будет в порядке.