Лиходолье - Елена Самойлова Страница 41

Ховрина с Настасьей даже спорить не стали, подхватили меня под руки и помогли подобраться к обрешетке, откуда Фир и поднял меня в седло, попросту обхватив за пояс крепкой, будто бы из железа отлитой рукой. Усадил перед собой по-женски, боком, дождался, пока Настасья передаст мне ромалийский посох, и лишь после этого легонько тронул коня пятками, пуская того неспешным, плавным шагом прямиком к раскрывающимся деревенским воротам.

– Мама, смотри – настоящая лошадка!

Я повернула голову на звонкий детский голос и невольно вздрогнула, ощутив, как мгновенно напряглась рука старшего караванщика, придерживающая меня за пояс.

На шее заливисто хохочущей, белокурой девочки, точнехонько в ямочке меж ключицами, багровело яркое пятно, вокруг которого тускнел ореол ребенка. Я перевела взгляд на мать, поднимающую девочку на руки и подносящую ее к лошадиной морде поближе, давая рассмотреть сильное, красивое животное. Та же метка между ключицами, вот только если у девочки это был маленький синячок, то у женщины – как родимое пятно, расползшееся по шее и выглядящее как жутковатая ухмылка или шрам от удара ножом, вскрывшего горло. И у мужчины с короткой клочковатой бородой, хмуро взиравшего на нас с Фиром исподлобья, и у парня, с улыбкой встречающего караван у ворот деревни, и у всех тех, кто вышел посмотреть, что за караван идет мимо их деревни по торговой дороге, – у всех была эта странная метка. У кого-то крошечная, почти незаметная, будто алая точечка меж ключиц, а кому-то это пятно застилало половину груди и превращало яркий зеленый ореол здорового человека в нечто тусклое, мутное, неприятное. Мне почему-то вспомнилась кашица из перегнивших водорослей и ряски, которую я видела в почти пересохших лужицах на дне осушенного озера – такая же склизкая, зеленовато-бурая и с резким, переслащенным запахом.

Гадость.

Наверное, лицо у меня скривилось, потому что Фир наклонился ко мне и тихонечко спросил, что не так. Я невольно передернула плечами и покачала головой. Объяснить было трудно, я не могла сказать, что означали эти метки, но вот на ночь я бы тут не рискнула остаться. Не в самой деревне – точно. Только если отъехать в сторонку, отгородиться заговоренной веревкой, натянутой на деревянные колышки, и просто наблюдать за происходящим, не высовываясь за границу обережного круга.

Лиходолье, как я уже успела понять, ошибок не прощает. Излишней глупости, доброты или милосердия к ближнему – тоже. Придется привыкать к тому, что всех спасти невозможно, суметь бы уберечь тех, кто путешествует с тобой в одном караване, делится хлебом и греется у одного костра. Не в силах золотой шассе в одиночку вычистить огромную степь, отгороженную от мира верстовыми столбами с красными верхушками, да и кому это нужно? Мне? Искре? Людям?

Харлекина вообще мало волнуют человеческие проблемы с Лиходольем, он сам сюда стремился только потому, что железному оборотню здесь гораздо легче смешаться с толпой и можно жить, не боясь дудочников из Ордена Змееловов. Искру вполне устраивала привольная жизнь, пусть даже связанная с опасностью угодить твари покрупнее в пасть, и если я хотя бы заикнусь о том, что было бы неплохо немного проредить нежить в Лиходолье своими силами, меня свяжут по рукам и ногам и не выпустят из телеги до самого Огнеца. Что же касается самих людей – еще свежи были воспоминания о «русалочьей» деревне, где никто не ждал от нас с Искрой избавления от водяной нечисти. Напротив, нас бы попытались на вилы поднять, если бы мы всерьез задели кого-нибудь из ведьм, прижившихся в Овражьем.

Белокурая девочка, которую мать все-таки не смогла утихомирить, вдруг шлепнула лошадь по шее маленькой ручкой, будто бы прихлопнула комара или мошку, и заливисто рассмеялась, глядя на то, как животное отпрянуло в сторону и встряхнулось, словно пытаясь сбросить невидимую паутину.

Я присмотрелась.

На гладкой, блестящей лошадиной шкуре медленно проступало ярко-алое пятно в форме узкой шестипалой ладошки…

От «нехорошей» деревни мы все-таки уехали после долгих споров и пререканий, остановившись в полуверсте дальше по дороге. Особенно много крику поднялось, когда я сказала, что нужно оставить «меченую» лошадь у поселения – хоть продать, хоть даром отдать, но обратно в караван принимать ее нельзя. Торговец, у которого эта лошадь была основной тягловой силой, заупрямился, а под конец и вовсе сказал, что заночует в этой деревне за крепким забором, в теплом доме и мягкой постели, тем более что его уже пригласила на постой миловидная вдовушка. А караван, дескать, может катиться дальше в степь, поутру, как рассветет, торговец его непременно догонит, если только полоумная слепая девка не заведет всех куда-нибудь на дно глубокого оврага, а то и к гнезду полуночной твари.

Семеро одного не ждут, потому Фир на исходе положенного на обед времени объявил, что пора ехать дальше.

– Змейка! – Я вздрогнула, отрываясь от раздумий, и посмотрела на харлекина, неслышно подошедшего ко мне со спины. Вот сколько раз он так уже делал – не сосчитать, а все равно никак не могу привыкнуть, когда из-за плеча неожиданно раздается низкий, глубокий голос с рокочущими нотками. Каждый раз вздрагиваю. – Как колено? Сможешь прокатиться со мной верхом?

– Наверное, смогу. – Я повернулась, взгляд уперся в бронзовый кругляшок с оттиском в виде пронзенной змеи, висящий на шее у Искры. – А что?

– Поговорить бы. – Харлекин протянул руку, осторожно огладив меня по щеке кончиками жестких, шершавых пальцев. – А то вокруг тебя то тетки эти скачут, словно ты не мужняя жена, а юная девица на выданье, то Фир за собой таскает, будто своих глаз у него нету, то меня на другой конец каравана погонят… Надоело. Я им не пастушья собака, чтобы бежать, куда укажут!

– Искра…

– Что?!

От приглушенного рыка я невольно попятилась, посмотрела в сторону каравана. На нас и внимания-то не обратили – что невероятного-то, что муж повышает голос на жену? Мало ли в чем провинилась перед супругом слепая баба, если каждый раз вмешиваться, рано или поздно нарвешься так, что костей не соберешь. К счастью, Искра быстро взял себя в руки. Резко отвернулся, так, что взметнувшиеся рыжие волосы занавесили лицо, глубоко вздохнул и медленно выдохнул, а потом опустился на корточки, опираясь одной рукой о землю.

– Прости. Люди меня… раздражают. Особенно такие настырные. – Он понизил голос почти до шепота, так, что мне пришлось сесть рядом с ним, чтобы разбирать слова. – От них все время несет страхом, почти ото всех. Мне хочется выйти на охоту, чтобы хоть немного утолить свою жажду, успокоиться.

– Мы одни до Огнеца можем и не добраться, – вздохнула я, кладя ладонь на плечо харлекина. Горячее, согревающее пальцы даже сквозь тонкий лен рубашки. – А уж с погоней из обозленных охранителей верхом на лошадях тем более.

– Думаешь, я этого не знаю?! Но ты привела волка в стадо овец и велела ему быть собакой. Думаешь, мне просто находиться среди них, особенно если от этих людей пахнет, как от легкой добычи? – Искра поднял на меня тяжелый, усталый и чуточку безумный взгляд. Ореол харлекина трепетал, будто бы распираемый изнутри, сиял ослепительно-ярким пламенем, которое почти затмевало очаг расплавленного золота у него под сердцем. И как же я не замечала раньше? – Змейка, я, быть может, и железный, но терпение у меня на исходе.