Я, маг! - Дмитрий Казаков Страница 40

Харальд забросил в нее мешок, затем перерезал привязь и медленно, шаг за шагом повел украденную посудину подальше от корабля. Влезть в нее без шума вряд ли удастся, так что лучше не рисковать.

Вскоре он запрыгнул в лодку и начал грести, преодолевая течение Дело это оказалось непривычное, и опять же мешала боль в руке, поэтому двигался беглец очень медленно. К боли от раны вскоре добавилась боль в мускулах, непривычных к гребле, но жаловаться было некому. Боль помогала не вспоминать о том, от чего он бежит.

Лодка воняла тухлой рыбой. Берег потихоньку приближался, а он все работал веслами, стараясь не плескать. Ладони горели, и затушить эту боль не могла и речная вода, в которую Харальд периодически окунал ладони.

Наконец днише заскрипело, наткнувшись на песок, и Харальд с облегчением выпустил весла. С трудом, сдерживая стоны, он закинул на плечо мешок и выбрался из лодки

Поскольку топора не было, он мечом проделал в бортах несколько дыр и лишь после этого двинулся прочь от реки. Вскоре над головой сомкнулись ветви и темной стеной окружили беглеца деревья.

Деревья, только деревья окружали беглецов вот уже три дня, с момента ухода из становища. Никаких при знаков преследования.

Все прошло даже проще, чем предполагал Харальд к назначенному моменту почти никто из нид, исключая детей, не мог стоять на ногах. Не отведать священного напитка в день праздника – значит оскорбить предков. Кое-кто валялся без движения, и даже без дыхания, кое-кого рвало недавно съеденным мясом, иные бродили по становищу, выкрикивая бессмыслицу. В День Предков можно все, ибо руками человека в это время водят духи. Потерявшую сознание после второго ковша Асенефу Харальд на руках отнес в юрту.

Никем не замеченный выскользнул он из пределов становища. Книга в специально сшитой сумке оттягивала бок. Ее Харальд не доверил даже Торвальду.

Тот ждал у сосны.

Быстро нагрузились и, не мешкая, двинулись в путь. Надо уйти подальше, пока племя не поймет, что двое чужаков с юга тайком бежали, никому ничего не сказав.

И третий день – только деревья вокруг, острый запах хвои и беспрерывное пение ошалевших от весны птиц.

Торвальд с каждой пройденной верстой веселел, улыбка все чаше появлялась на его широком лице. Харалъд, наоборот, шагал мрачный, насупленный. Никак не удавалось пристроить сумку с книгой так, чтобы она не втыкалась в бок, а перекладывать ее в мешок он не хотел

Но пуще телесных мук досаждали душевные. Ему снилась Асенефа, ее голос, ее смех. С ужасом ловил себя на том, что не хочет идти на юг, что с удовольствием вернулся бы в племя. Ведь книгу можно читать и там

Скулы сводило судорогой, в груди ныло, но он упорно шагал вперед, постоянно повторяя про себя, словно напоминая. «Я – маг! Не обычный человек, для которого любимая женщина и дом – все! Я – маг».

– Я – маг! – Крик прокатился под древесными сводами и затих. Уже начавшие желтеть листья чуть шелохнулись, и все. Больше никакого ответа.

Посреди поляны, на пожухлой серой траве лежал человек, точнее – то, что ранее было человеком. На белом, как снег, худом лине выделялись горящие голубые глаза.

– Я – маг! – повторил Харальд не так громко. Не помогло. Зверь вновь выбирался из пещер души, сладострастно рыча и заставляя хозяина дергаться от страха.

После бегства из замка прошло пять дней. Перебравшись через реку, Харальд двинулся вдоль ее берега на восток, надеясь достичь замка Иерама.

На вторые сутки беглеца скрутил приступ. До боли в животе захотелось увидеть Хельгу, и не просто увидеть, а сделать с ней то, к чему он уже так привык. Не успел Харальд и глазом моргнуть, как багровая дымка заволокла зрение, а по телу побежали короткие, болезненные судороги. Сладострастное животное ворочалось внутри, жадно вдыхая напоенный ароматом грибов воздух. В отчаянии Харальд рухнул на колени, но тело его упорно разворачивалось, не подчиняясь больше разуму. Чувства, темные, страшные, захлестывали рассудок и рождали в нем тысячи видений, перетекающих друг в друга, ужасных и прекрасных одновременно.

Тело, ловко прирученное колдуньей, бунтовало. С неимоверным трудом Харальд вспомнил про нож. Мокрой от пота рукой ухватился за холодную рукоятку и с наслаждением вонзил кончик в палец. Багровая пелена с раздраженным гулом сползла с глаз, и сквозь рев крови в ушах пробился шепот ветра в вершинах деревьев. С диким хрипом Харальд рухнул в сырые листья и затих.

На вторые сутки мучений все руки по локоть были исколоты и изрезаны, словно Харальд толок стекло кулаками. Сил бороться почти не оставалось, Харальд уже не шел, а лишь сдерживал себя от того, чтобы не двинуться в обратном направлении. Мозг терзали галлюцинации, яркие, жестокие и сладострастные. От них хотелось выть и бежать не глядя...

Но он понимал, что если встанет, то совсем скоро увидит замок Халл за не такой уж широкой полосой воды. Поэтому оставался на месте. На грязь и сырость не обращал внимания.

В бреду к нему приходила Хельга, ласково разговаривала, гладила мокрый лоб, звала к себе. Но всегда, как только он пытался отшатнуться, нежные пальцы прорастали острыми когтями, а на прелестном лице обнаруживался кровожадный оскал...

Харальд кричал, открывал глаза и находил себя все на той же поляне, рядом с теми же деревьями.

– Я – маг! – повторял он в равнодушное небо, располосованное ветвями, и животные, всегда чуящие безумцев, в испуге обходили странное существо стороной.

Прошло еще два дня, и он смог идти. В ту сторону, куда хотел сам, а не туда, куда тащил его зверь. Галлюцинации прекратились, вернулась способность здраво соображать и управлять собой. От кровопусканий и прочих лишений Харальд ослабел настолько, что его не возбудил бы вид Хельги, окажись она прямо перед ним.

Он медленно брел в восточном направлении, словно немощный старец, едва переставляя ноги...

Они едва переставляли ноги, когда добрались до гор. На путь почти в пятьсот верст потратили всего семь дней.

Вершины возвышались впереди, суровые, равнодушные. Снежные шапки на них сияли белизной, напоминая о том, что есть края, куда никогда не приходит весна.

– Все, оторвались, – пропыхтел Торвальд, снимая мешок и с облегчением падая на траву. – В горы они за нами не пойдут!

– Точно, – ответил Харальд, тоже освобождаясь от груза. В последние дни он сумел преодолеть чувства, тоска по Асенефе более не мучила. Зато в груди стало как-то пусто, и мир вокруг несколько потускнел. Возможно, виной тому был изматывающий поход, но Харальд заметил, что не обращает более внимания на то, что ранее почитал важным.

Ему стало все равно, что чувствует Торвальд, верный друг и спутник. Он не смотрел на места, по которым они проходили. Серая скука таяла только в те короткие мгновения, когда удавалось открыть книгу и отпить очередной глоток будоражащего, нового, никому более не доступного знания...