Зима 0001 - Евгений Прошкин Страница 40

– Что еще у тебя записано?

– Требование некорректно. Большой объем информации.

– Ну, как с каналами. Было так, стало эдак… Короче, ищи отличия.

– Большой объем информации. Конкретизируй.

– Что, отличий много?

– Девяносто процентов.

– Это ты для красного словца сказал? Фигура речи?

– Фигуры речи делать не умею, – отозвался Холуй. – Девяносто целых, две десятых процента несовпадений. Установки изменены.

– Та-ак… – Егор присел на журнальный столик и поболтал ногами. – Вторжения в домашнюю сеть?..

– Неоднократно.

– Замена личных документов?..

– Неоднократно.

– Появление неопознанных линий связи…

– Неоднократно, – повторил мажордом.

– Почему ты все это помнишь?

– Информация в кристалле. Кристалл вечный.

– Вечный?!

– Условно. На него пожизненная гарантия.

– Почему же остальные этого не помнят?

– Запрос некорректен.

– Эх ты, Холуй…

Егор посмотрел на девять окошек в стене – олимпиада давала себя знать. По всем девяти программам заплывали-забегали-запрыгивали мускулистые граждане.

Спецканала не было и в помине. Егор вышел в почтовую сеть, побродил, помыкался, но фирмы не нашел.

– Холуй!

– Слушаю, хозяин.

– Он ведь и тебя… Скоро. Соловья хоть прячут. Я бы тебя тоже спрятал, да не знаю, где.

– Команда некорректна.

– Все ты понял… Ты прости меня. За Холуя. Это я так…

– Мне безразлично, – ответил мажордом и, кажется, усмехнулся.

– Холуй… прощай навсегда, – с трудом выговорил Егор.

– Подтвердить или отменить.

– Подтверждаю. Прощай навсегда.

– Принято.

Егор физически ощутил, как в блоке сгорают тончайшие цепи, как размагничивается условно вечный кристалл, и память, роднившая его с допотопным КИБом, стирается, превращаясь в нескончаемый ряд нулей.

Часы в мониторе вдруг вспыхнули и пошли – но пошли странно, не по-человечески: 99:99… 99:98… 99:97…

Дверь Егор запирать не стал. Незачем.

Он вызвал лифт, и кабина слева тут же открылась. Из нее вышел невысокий мужчина с торчащими ушами – тот, которого Егор видел по пути в метео. Теперь он его узнал и удивился, как мог не узнать раньше. Это был Степан Голенко, «самый дорогой курьер на Близнеце». В действительности – специалист по особо щекотливым делам, мастер на все свои длинные руки. Сотрудники фирмы его презирали и, как водится, боялись. Не боялся один Топорков.

Голенко встал возле лифта и болезненно задумался, словно пытался вспомнить то, чего никогда не было.

– Степан! – Окликнул его Егор.

Голенко поднял голову и раскрыл рот. Постояв так минуту или две, он вернулся в прежнее положение: подбородок на груди, руки висят двумя веревками.

– Степан, что с тобой? Так с утра и ездишь?

Тот снова посмотрел куда-то мимо и нажал кнопку вызова. Кабина оставалась на этаже, поэтому двери раскрылись сразу. Голенко механически шагнул внутрь и поехал, судя по стрелке, вверх.

Вскоре прибыл другой лифт, и Егор отправился на пятый этаж. Ему нужно было связаться с Топорковым, и чем быстрее, тем лучше. Он приказал себе выбросить Голенко из головы, однако этого сделать не удавалось. Степа-курьер засел в мозгу крепко.

Сойти с ума Голенко не мог, там и сходить-то не с чего. Горе какое стряслось? С горя на лифте не катаются, тем более – целый день. Болезнь? Тоже вряд ли. Вид бодрый, шальной только. Или нет, не шальной – выключенный у него вид, вот что. Был бы у Голенко в башке КИБ – тогда было бы ясно. КИБ разрушился, сам или по команде, а тело болтается, пока на склад не заберут.

Чушь, обругал себя Егор. Чушь и бред! Роботы – они в книжках и сериалах, их даже в музее не было. Их просто не существует, и уж Степа Голенко, конечно, не робот. Но его же выключили…

Глубже запутаться Егор не успел – кабина остановилась на площадке пятого этажа, и он прошел к знакомой квартире. Фирма не скупилась и часто резервировала жилье впрок – для негласных консультаций, а также экстренной связи.

Дверь почему-то была закрыта. Егор вдавил звонок, и вскоре на пороге показался портье – завернутый в полотенце, с мокрыми волосами и дрожащей капелькой на носу.

– Э-э… здравствуйте, – недоуменно выговорил он.

– Здоровались уже, – хмуро ответил Егор. – Ты как сюда попал?

– Э-э… живу.

Он шмыгнул носом, и капелька пропала.

– И давно ты здесь живешь?

– Элла! – Крикнул он, отворачиваясь к кухонному отсеку. – Мы когда сюда переехали?

– Два года примерно, – крикнули с кухни.

– Два года, – передал он, будто Егор плохо слышал.

– Ты не ошибаешься?

– Элла! Ты не… Тьфу… То есть как ошибаюсь? Где я тогда жил, если не здесь?

– Вот и мне интересно: где?

– А вы по какому вопросу?

Егор попробовал мысленно сформулировать и, сдавшись, отошел от двери. Придется ехать в фирму самому.

Он спустился в вестибюль и увидел там Маришку. Поджидая лифт, она, как всегда, копалась в сумочке, но что-то было не так – это Егор заметил с первого взгляда. Маришка не доставала разные броши и даже их не искала – просто стояла, и ее рука в сумке не двигалась.

– Хо! – Гаркнул он ей в ухо. – Заснула?

Маришка посмотрела на Егора – одними зрачками. Он повернул ее лицо на себя и отшатнулся. Маришка изобразила свободной рукой что-то вроде взмаха и вновь оцепенела. Она была… как мертвая. Как выключенный Голенко.

Как расформированная метеослужба, осенило Егора. Они стали ненужны, многое стало лишним в этом упрощающимся мире. Все из-за сигнала. Он прекратился, и мир начал застывать.

Егор дернулся на улицу, но тут же вернулся обратно – без плаща нечего было и думать. Он подскочил к дежурному портье и, высыпав на стойку мелочь, схватил первый попавшийся сверток.

– Здесь не хватает.

– Запиши на мой счет, – бросил Егор, распаковывая плащ.

– Какая квартира?

Егор назвал свой номер и побежал к выходу, но опять встал. На такси денег не было, а бесплатные электрички в город не ходили. Он метнулся к Маришке и вырвал у нее из рук сумочку. Среди кучи брошек валялись какие-то монеты – явно недостаточно.

Голенко! У него точно есть.

Распихав томных подростков, Егор ворвался в пустой лифт и приложил ладонь ко лбу. Где Степан? На каком этаже? Курсирует между семидесятым и сто двенадцатым? Ездит по всему дому? Наугад.