Консул Содружества - Александр Зорич Страница 40

– А что – хорошая мысль! – кивнул я, предвкушая наш совместный полет и стараясь не думать о цене этого очень недешевого удовольствия.

– Водитель, мы хотели бы изменить маршрут! Нам больше не нужно в Лидию. Будьте добры, доставьте нас на одну из тех баз, на Нью-Йоркском хребте, – потребовал я.

– Вот, и вы туда же… Ну молодежь пошла! Только бы деньги трынькать да жизнью рисковать! – недовольно проворчал водитель, подымаясь на скрестную трассу и закладывая крутой вираж вправо.

* * *

Если бы за пределами Соединенных Провинций Центавра слово «аристократ» значило что-то конкретное, такой вот крылатый отдых на Марсе наверняка назывался бы «спортом аристократов».

Из «Энциклопедии Прошлых Времен» я знал, что когда-то, еще до появления Экологического Кодекса, объявившего лошадей свободным видом, не подлежащим эксплуатации, «спортом аристократов» называлась верховая езда.

Наверное, на многих планетах и сейчас, по сей день, в обход Экологического Кодекса, седлают и взнуздывают всяких там иноходцев и рысаков. Думаю, на Центавре, например, среди нобилей что-то подобное в ходу, хотя вряд ли дождешься от них официального признания.

А вот «крылатый» курорт имеется только один – и тот на Марсе.

И дело здесь не только в том, что мягкий климат Марса, его роза ветров и сила тяжести благоприятствуют таким развлечениям. Просто желающих попробовать себя в полете на «летающих крыльях» сапиенсов не так уж много. И наскребется их ровно на один такой курорт. На самом деле, зачем летать «самому», когда есть куча машин, которые с удовольствием повозят тебя?

Короче говоря, мы с Джонни оказались в числе избранных. Этот факт льстил моему самолюбию. И я легко смирился с тем, что за два дня удовольствия придется заплатить девятьсот талеров…

Весь первый день мы летали под руководством инструктора, который сопровождал нас на гравере. Точнее сказать, не летали – учились летать. Дело это оказалось довольно утомительным и опасным.

Например, все время нужно было бдить, чтобы ненароком не оказаться на пути у кэба (выход на трассу – штраф двести талеров).

Нужно было научиться маневрировать и правильно приземляться, то есть не ломать себе ноги (что при отсутствии у Джонни медстраховки было особенно желательно). К счастью, мы оба были в превосходной спортивной форме, иначе все обучение растянулось бы на недели!

Помимо прочего, нужно было не забывать сверяться с браслетом, измеряющим силу и направление ветра. Ибо ветер в этих местах при всей своей ленце имел коварный нрав. Блуждающая турбуленция, эдакий карманный ураган, могла безжалостно пригвоздить тебя к ближайшей скале.

На наших глазах двое инструкторов сняли с зубастой стены труп летуна-неудачника. А может, и не труп, а рекламную симуляцию. В любом случае коктейль соответствующих эмоций удался на славу. Ибо, скажите, что за удовольствие без опасности?

За наши труды мы были вознаграждены сполна. Таким красивым я не видел Марс никогда.

Вроде бы те же пейзажи, что за окном кэба. И все-таки совсем не те, лучше. Наверное, так устроены люди, что, для того, чтобы что-то в жизни понять, их телам нужно участвовать во всем, а особенно в любви и боли, без посредников.

Кстати, о любви. В первый день мы с Джонни так налетались, что заснули, едва добравшись до постели.

Я даже поцеловать по-человечески ее не смог. Мои губы, облепленные, как и вся поверхность моего тела, биостимулирующим кремом, не способны были на этот скромный подвиг…

Зато поутру, бодрые и сильные, словно потомки древних титанов, мы совершили наш первый самостоятельный полет.

Крыло Джонни было цвета белого золота. Мое – переливалось семью цветами марсианского флага. Теперь мы тоже были похожи на лепестки, украденные ветром из райского сада.

Может быть, на какую-то минуту мне даже удалось почувствовать себя бессмертным.

В том смысле, что среди этой рвущей душу красоты мне вдруг стало совсем не страшно умирать. Вроде как все самое стоящее в этой жизни я уже увидел.

Мы облетели вокруг знаменитого трехперьевого Пика Серафимов и неспешно пересекли самое маленькое из озер Галея – Зеркальное.

Поверхность его и впрямь была изумительно гладкой. Благодаря уникальному сочетанию цвета дна и коэффициента преломления горькой, перенасыщенной солями воды озеро отражало мир во всем его скрытом, умопомрачительном, жестоком величии. Даже мы, две цветастые фигурки, были отражены с какой-то неожиданной десятикратной щедростью и предстали собственным взорам как огромные огненные фениксы из Большого Красного Пятна.

Я медленно повернул голову.

Вдалеке, справа от меня, исполинским ящером разлегся хребет Бетховена, за ним – еще один, неизвестный мне, набранный из череды черных вулканов. Этот второй хребет, кажется, был антропогенным…

А где-то очень далеко в той же стороне рвалась вверх, в термоядерные объятия своего солнца Анаграва – город, где родилась Джонни.

Вспомнив о Джонни, я перевел взгляд на девушку. Лицо ее казалось возвышенным и радостным. Впрочем, не знаю, было ли оно таким на самом деле. Прозрачное забрало ее шлема сильно бликовало.

Я почувствовал, как из глубин моей души растет искренняя симпатия к моей замечательной проститутке. Ко всем замечательным проституткам и шлюхам мира!

«Но это лишь симпатия», – вздохнул я. Вдруг мне стало совершенно ясно: бессмертие, которым я только что грезил, – фикция, самообман, дешевые сопли молодого эстета.

Мне нелегко было признаться себе в том, что настоящее бессмертие может подарить только любовь.