Алмазное сердце - Ирина Шевченко Страница 40

— Ага. — Юная волчица встала напротив, подбоченившись, и оглядела меня с головы до ног. — Он тебе уже нож подарил?

Какой нож?

Оборотень за спиной Дияры быстро закивал.

— Нет, — честно ответила я, проигнорировав подсказку.

Девочка радостно улыбнулась.

— Это хорошо.

И, напрочь забыв о моем существовании, развернулась к мужчине. Они интересно смотрелись рядом: худенькая Яра была Джеду по грудь, но умудрялась глядеть на него будто сверху вниз.

— Приходи вечером к кострам, — пригласила она.

— Не знаю, как получится.

— Приходи. — В голосе прорезались требовательные нотки. — Я танцевать буду. Для тебя.

— Яра…

— Придешь? — Казалось, еще чуть-чуть, и она в горло вгрызется.

— Приду, — смирился мужчина.

Дияра бросила на меня уничижительный взгляд, задрала нос до небес и, непонятно с чего гордая собой, пошла обратно, на зеленый холмик, где ее дожидались шушукающиеся подружки.

— Неужели так трудно было сказать: «Да»? — злым шепотом спросил у меня Джед.

— Зачем?

— Хотя бы затем, что я об этом попросил.

Путь от поселка до указанного Улой склона с можжевеловыми зарослями оказался неблизкий, и всю дорогу Джед глядел на меня волком. Если, конечно, это выражение применимо к оборотням.

— Да что там с этим ножом?! — взорвалась я. — Если в чем-то обвиняешь, то объясни, в чем!

— Ничего с ножом, — отмахнулся он.

— Так. — Я остановилась и попыталась врасти в землю. — Или говори как есть, или я дальше не пойду.

— Хорошо. Раз так интересно…

Тон он взял такой, что я серьезно задумалась, а интересно ли мне. Но идти на попятную было поздно.

— Когда в наших семьях рождается мальчик, отец делает для него нож, либо сам, либо у мастера заказывает. После первой охоты волчонку этот нож отдают. Но без ножен. Ножны делают девочки, когда входят в возраст невест, лет в двенадцать-тринадцать. Шьют из кожи, украшают, кто как умеет. Потом… Разные есть варианты. Парень может сам предложить девушке нож. Или она ему — ножны. Без свидетелей. Но в селении принято делать это принародно, например, у костров во время танца. Девушка танцует, все видят, для кого. Потом протягивает парню ножны. Если он вставит в них нож, это символизирует… ну-у-у…

Понимаю. Недаром же лекарское дело изучала.

— Это символ того, что она теперь его невеста, — закончил Джед. — Можно сказать, официальная помолвка.

— То есть, если бы я сказала, что ты подарил мне нож, Яра решила бы, что я — твоя невеста? — возмутилась я.

— Тебе не привыкать, — ухмыльнулся оборотень. — А ко мне не приставали бы незамужние девицы с заманчивыми предложениями. Если еще не догадалась, я тут не последний жених.

Я фыркнула: ну как же, первый парень на селе!

— Что-то я пока толпы соискательниц вокруг тебя не заметила.

— Вот именно, что пока. Сейчас Яра подружкам расскажет, те — своим подружкам. Веселые будут танцы.

— Ничего, потерпишь. Зато обо мне не будут думать неизвестно что.

— Как раз теперь и будут…

— Что?!

— Ничего. Пошли, вон он, можжевельник. Только склон крутой. Ты лучше здесь постой, а я быстро…

Сбежать решил!

— Ну уж нет! — Я решительно цапнула волка за рубаху. — Договаривай!

Оборотень стиснул губы, демонстрируя, что будет молчать и под пытками, но тут же махнул рукой:

— Ладно. Только без обид. И вообще, я не то имел в виду. Это у людей бы думали, а у нас никому и дела нет.

— До чего дела нет?

— До того, кто с кем что.

Как ни странно, но я подобную формулировку поняла и покраснела.

— А что им еще думать? — мягко, словно ребенку, пояснил Джед. — Пришел в поселок с какой-то девушкой. Живем в одном доме. У наших так бывает. Это… Нормально это, понимаешь? Нормально, если двое сами так решили. У людей осудят, у нас и слова не скажут. Ула вон тоже с дедом жила без храмового благословения. Сама к нему пришла, сама от него и ушла, когда с духами говорить начала. И что с того? Волки ее уважают. И отца моего — тоже. У нас он мог вожаком стать. А у вас был бы бастардом, рожи бы за спиной кривили. Потому что у вас условностей куча: законы, правила. А у нас все по-простому.

— Как у зверей, — нашла я нужное сравнение. — Волки вы и есть!

— Нет, дэйни Лисанна, — ощерился оборотень. — Мы волки, но мы не звери. Да, мы живем по своим законам, но они, поверь мне, во многом лучше тех, что заведены у людей. У нас нет вашей лживой морали, но есть честь и совесть, о которых вам, людям, лишь бы поговорить. Ни один метаморф не останется без поддержки стаи в трудный момент. Наши старики не просят милостыню на улицах. У нас не бросают на произвол судьбы осиротевших волчат. Не отказывают в помощи больным. И… И не выдают дочерей замуж без их согласия!

Назад возвращались молча.

Ула встретила на пороге, приняла из рук внука душистую охапку.

— Идите, к очагу садитесь.

Над огнем, наполняя дом дурманящим запахом, булькало в котелке темно-зеленое варево.

Присев на цветастое одеяло, я кивнула в сторону сваленных у двери веток.

— А можжевельник зачем?

— Сгодится на что-нибудь, — пожала плечами шаманка.

— Но…

— Отдохнуть мне нужно было, — пресекла она очередной мой вопрос. — А вам — прогуляться.

Хорошо прогулялись, ничего не скажешь.

Джед

Известие о том, что виновник наших проблем — ищейка Вестранов Людвиг Менно, совершенно выбило меня из колеи. С этим дэем я встречался во время службы, к счастью, мельком, затем вскользь был повторно представлен ему лет пять назад, когда еще бывал при дворе. Не знаю, запомнил ли он меня, надеюсь, что все же нет, но моя память хранила и облик королевского мага, и безупречные манеры, а пуще прочего — рассказы о «подвигах» дэя Людвига, никак ни с этим обликом, ни с манерами не вязавшихся. Но в том, что эти рассказы не досужий вымысел, я не сомневался ни тогда, ни сейчас. Пропадали люди и волки, иногда целыми семьями, горели родовые замки, исчезали старинные архивы… Нет, в наш просвещенный век, в нашей благословенной стране, с нашей доброй королевой и быть не могло каких-либо гонений, травли, казней без приговора суда… Но люди пропадали, а замки горели. Слава Создателю, не настолько часто, чтобы вызвать роптание верноподданных, но и не так редко, чтобы те утратили страх перед венценосным семейством, в настоящий момент состоявшим из несовершеннолетнего короля Дарена, в народе по-прежнему именуемого принцем, королевы-регента и ее младшего брата герцога Вестранского. Приезд последнего в Лазоревую Бухту, как я теперь понимал, не случайно предшествовал смерти Виктории Солсети.