Иерусалимский покер - Эдвард Уитмор Страница 40

Да просто чтобы я не путался — я ведь с этим именем родился. Бывает, что мы с тобой разговариваем и я начинаю путаться. Знаешь, время и все такое, иногда это такой кавардак, что просто ужас.

Время — это да, пробормотал Хадж Гарун.

Да я уж знаю. Ну хотя бы иногда. О'Салливан Бир, вот оно, имя. Или просто О'Салливан, если это слишком длинно.

Ирландское.

Оно самое. Можешь меня так называть, чтобы я почувствовал твердую почву под ногами?

Если хочешь.

Будет славно.

Они вошли в садик возле церкви Святой Анны и присели на скамью. Хадж Гарун развязал зеленые ленты под подбородком, снял ржавый шлем и протянул его О'Салливану.

Видишь эти вмятины рядком, О'Рурк? Они появились пять или шесть веков назад, когда я выходил из этого самого грота.

Ты бился до последнего? Выходил из пещер, а крестоносцы перегородили все выходы?

Нет-нет. Я и правда выходил из пещер, но никого кругом не было, к несчастью для меня. Ты помнишь, какой низкий потолок на лестнице, ведущей к выходу из грота? Мой факел погас, была ночь, и я бился головой о свод на каждом шагу. Наконец я так разозлился, что боднул потолок, и застрял.

Застрял?

Мой шлем, О'Бэнион, шлем застрял в расщелине между двумя камнями в потолке. И тут я потерял опору и повис в воздухе, зацепившись шлемом. Мне казалось, будто у меня сейчас оторвется голова.

Ну, это чувство нам знакомо. У меня так иногда с утра бывает. И как ты выбрался?

Никак. Мне пришлось провисеть там остаток ночи. На следующий день пришли паломники и освободили меня. Они тянули меня за ноги, а это было еще ужаснее. Тогда я и впрямь почувствовал, что у меня отрывается голова.

Хадж Гарун нерешительно замялся.

О'Доннелл?

Да?

О'Дрисколл?

Я здесь, от ушей и до самого хвоста.

Знаешь, мой разум вдруг совершенно опустел.

И почему?

Не представляю себе. Я должен это обдумать.

Хорошо.

Но это не поможет, потому что разум-то у меня опустел. Не с чего начать. Господи, мне кажется, что я сегодня заплутал, бродя по кругу.

Неожиданно Хадж Гарун рассмеялся.

Я знаю почему. Это потому, что мы здесь. Это для меня особенное место.

Старик хихикнул и снова водрузил шлем на голову. Он побрел к церкви и начал изучать стену. Он внимательно оглядел себя в маленьком несуществующем зеркале и отступил на шаг, чтобы осмотреть себя в полный рост. Все это время он что-то бормотал, улыбался и поигрывал бровями.

Кажется, серьезно озабочен собственной внешностью, подумал Джо.

О'Брайен?

Да?

Я никогда не видел шлема, на котором было бы больше вмятин, чем на моем. Не похоже ли это на самое историю? Всегда наготове очередная порция ударов по голове? Неизбежных и неотвратимых?

Вроде бы так.

Но есть и другие минуты в жизни, О'Коннор, действительно незабываемые минуты. Вот, например, в этом самом саду, во времена моей юности.

Твоей юности? Ничего себе крюк. Куда тебя на сей раз занесло?

В эпоху персидского вторжения. Вот были времена, ты и представить себе не можешь.

Хадж Гарун мягко рассмеялся.

Такие длинные, неторопливые дни, О'Дэйр. Пока мы жили под персами, я без конца ел чеснок и всегда носил кожаный браслет, в который было вшито правое яичко осла.

Да ты что. Что за странный обычай?

Чтобы умножить мою мужскую силу.

Ах вот как.

Да. И когда это было необходимо, я мог вызвать у женщины выкидыш через рот.

Это как?

Да вот так. В те времена такое все еще было возможно.

Понимаю.

И я тогда очень часто общался с дамами, поэтому мне приходилось этим вплотную заниматься. Горячие были деньки, О'Кейси, когда персы были здесь.

Горячие?

Секс. Только секс и еще раз секс. Секс без правил. Я был ненасытен.

Жар в паху, другими словами. Все не мог утолить жажду?

Да, не мог. До тех пор, пока царевна наконец не взяла меня в любовники. Я даже год помню. Четыреста пятьдесят четвертый до Рождества Христова.

Да иди ты! Чеснок и правое яичко осла в четыреста пятьдесят четвертом году до Рождества Христова сделали свое дело? Это поразительно уже само по себе, ведь такая точная датировка тебе, мой друг, не свойственна. Обычно мы с тобой можем разве что определить эпоху, да и то приблизительно.

Но здесь я не ошибаюсь. Тот год был действительно особенный. Давай покажу, где все начиналось.

Джо последовал за ним в сад. По дороге Хадж Гарун останавливался, и восхищался цветочками, и все называл Соломоновой печатью.

Что ты такое несешь? спросил Джо. Они же все разные. Разве они не по-разному называются?

Не здесь. Здесь каждый цветок есть печать Соломонова. Видишь эту купель, О'Нолан?

Провалиться мне на этом месте, ежели не вижу.

Вот здесь-то я ее и встретил, прямо на этом самом месте. И в руке у нее была Соломонова печать.

У кого?

У царевны.

Куда делось солнце? спросил Джо. Почему мне кажется, что сейчас пойдет дождь?

Джо уселся у купели и скручивал самокрутку, а Хадж Гарун бродил у воды, иногда по рассеянности ступая в грязь. Каждый раз он останавливался и вскрикивал.

Вот здесь, О'Райен. Тогда купель называлась Вифезда, ты знал?

Теперь я еще и О'Райен, пробормотал Джо. И все в одном лице. Какое созвездие, если, конечно, от этого есть хоть какой-то толк, когда иерусалимское время напрочь вышло из-под контроля. Бессмысленные небеса над нами и бессмысленная возня кланов здесь, внизу, в Священном городе. В городе, священном для всех.

Он расслабился и закрыл глаза.

В воздухе пахнет дождем, но все равно неплохо было бы сейчас вздремнуть. Прошлой ночью игра шла такая, что даже патриарх из Алеппо прозрел. Солидная порция ирландского самогона, а потом хороший послеобеденный сон, почему бы и нет.

Сигарета выпала у него из пальцев. Голова склонилась на траву. Тихий стон пришел в его сон издалека.

Я тону, О'Мира. Тону.

И впрямь тонет, подумал Джо, и все мы вместе с ним. Час за часом, день за днем, вот что с нами происходит.