Окаянная сила - Далия Трускиновская Страница 40

— Спасе…

— Беги!

Несколько часов ехала так Аленка, решительно не зная, есть ли поблизости жилье. Но лошадка бежала, никаких препятствий более не попадалось, а когда встретилась очередная развилка, Аленка положилась на лошадиное чутье — и санки понеслись вправо.

Она даже настолько освоилась, что стала копаться в санях, и откопала завернутые в холстину постные пироги — с кашей и гороховые.

Аленка так давно не видывала хорошей еды, что эти пироги показались ей лучше, чем пшеничные калачи выпечки кремлевского Хлебенного двора.

По количеству пирогов она поняла, что те двое, Степан да Афоня, ехали не издалека и возвращаться домой собирались в тот же день. А, значит, к вечеру она могла прибыть в то село или тот городок, откуда они утром отправились в дорогу.

Как-то под приоткрытым окошком, у которого она сидела с вышиваньем, поверстанные в потешное войско бывшие царские конюхи в Преображенском толковали о делах конюшенных. И, стосковавшиеся по коням — государь коней не жаловал, так что и войску больше приходилось шествовать пешком через буераки, — они вспоминали былые царские охоты, смышленых аргамаков, минувшую вместе с покойным государем Алексеем Михайловичем роскошь и величие… Кроме всего прочего, сказано было и о лошадях, кои, утратив в лесу всадника, сами приходили на конюшню, выбираясь при этом безошибочно из любой чащобы.

Сейчас те речи вспомнились.

И помолилась Аленка, что было сил и страсти, чтобы лошадь вынесла до ночи к человеческому жилью, потому что встречаться с волками ей было не с руки, она не отбилась бы одним кнутом.

А потом сытные пироги навели на нее дремоту, так что очнулась она уже в сумерках и не по своей воле.

Кто-то безжалостно тряс ее за плечи. Аленка открыла глаза — и увидела бородатое лицо.

— Ты кто такая, блядина дочь? Ты чего тут разоспалась? Где Степан Петрович? Афонька где?..

— Господи Иисусе! — только и могла вымолвить Алена. — Ох, смертушка моя…

С перепугу ей стало плохо, она зажала рот непослушной после сна на морозе рукой и отпихнула мужика.

Пока она, свесившись из саней и едва ли не ткнувшись головой в сугроб, выкидывала всё, съеденное за этот день, двое мужиков, стоя над ней, хмуро смотрели друг на друга: на нее смотреть — так с души воротило…

— Погоди, сейчас оклемается, — сказал один. — Допытаемся…

— Черт знает что! — буркнул другой, тот, что тряс Алену. — Вместо хозяина с Афонькой — баба брюхатая! Афонька, что ли, успел?

К ним, придерживая на груди шубку внакидку, подбежала красивая девка в лихо надвинутом меховом треухе.

— Светики мои, что же Степушка в горницу нейдет?

— Молчи, не голоси, — одернул ее степенный мужик. — Кабы лиха не было… Помоги лучше бабе.

— А Степушка? Афимьюшка извелась, ожидаючи… — уже поняв, что стряслось неладное, но позабыв убрать улыбку с краснощекого лица, произнесла девка.

Алена тяжело дышала. Схватив в горсть чистого снега, она отерла рот. Схватила еще — прошлась по щекам и подбородку. В третий раз хватанула полон рот снега — и с того у нее если не во рту, так в голове несколько прояснело.

— Люди добрые, — с трудом вымолвила она, вылезая из саней. — Православные… Бог вам поможет… Отведите меня хоть в подклет… Не могу боле…

И сама осознала, насколько невнятно говорит. Язык ее от цинги сделался косен.

— Да где же Степан Петрович? — подхватывая ее, спросил степенный мужик. — Жив?

— Жив, жив… — Алена повисла на его плече, ноги не слушались. — И Афоня жив…

— Велик Господь! — сказал тот из мужиков, что пошустрее и помоложе. — А ты, Парашка, что глядишь? Помоги, как у вас у баб, ведется! Бери ее с другого боку!

Алену не столь взвели, сколь взнесли на крыльцо да в сенцы, оттуда — в горенку.

Из-за стола поднялся, закрыв толстенную книгу, крепкий мужик, годов пятидесяти, с сильной проседью в темных волосах и окладистой ухоженной бороде, с бровями удивительной лохматости, но со взглядом живым и умным.

Был он по-домашнему — в темно-зеленом зипуне, подпоясанном ниже заметного чрева, в простых портах, в сафьяновых невысоких сапожках удивительного бирюзового цвета. И выглядел почтенным посадским человеком, владельцем немногих, но процветающих лавок, не слишком обширных, но надежных промыслов.

— Эту еще где поймали? — осведомился мужик. — Этот алтын не нашего рубля. Чего молчишь, Фрол?

— Прикатила в наших санях заместо Степана Петровича, Петр Данилыч, — степенно сказал Фрол. — Говорят, когда кошка на сносях к дому приблудится — это к добру, а когда брюхатая баба?

— На Афоньку, что ли, просить пришла? — Петр Данилыч подошел к Аленке, смерил ее взглядом, сразу отметил чрево. — Кабы не третья дура за эту зиму… Силен, леший! Да не может же он на всех вас разом жениться! Ну, говори, кто такова и почто лошадь с санками у сына моего угнала?

Аленка изумленно посмотрела на Степанова отца. Мужик он, видно, был сообразительный — понял по спокойствию Фрола, что сын жив и цел, догадался, как Аленка в сани попала.

Но на прямой его вопрос и отвечать надо было прямо.

Рассказывать всю правду Аленка не могла — а половина правды тут не годилась, да и которую половину следовало бы выбрать?

— Лошадь с санками я у твоего сына угнала, Петр Данилыч, потому что иначе не спаслась бы, видит бог, — Аленка перекрестилась и опять отерла рот, стыдно было за ставшие привычными струйки сукровицы. — Я его с Афоней в церкви оставила, где батюшка Пахомий служит… А более ничего про ту церковь не знаю, ни в коем селе, ни в чьей вотчине.

— Я знаю. Неблизкий путь. Откуда ж ты такая взялась? — спросил Петр Данилыч. — Знаешь хоть, в какие места заехала?

— И этого я не знаю, — отвечала Аленка, мучаясь. — Ради Христа, выслушай меня наедине, не хочу при всех плакаться…

— Так это не Афонька тебя наградил?

— Нет, не Афонька…

— А сынок мой, стало быть, по сю пору в церкви с батькой Пахомием торчит?

— Да какой он батька! — вдруг на Алену напала злость. — С Баловнем покумился, хабар прячет! Обзетильник он!

— Ого! Ладно… — Петр Данилыч призадумался. — Да ты сядь, девка, не страдай. Фрол! Возьми Андрюху, возьми Леваша, факелы запалите, поезжайте Степке навстречь. В сани заложите Воронка, заодно и проездить красавца… Пистоли не забудьте, ну… рогатину, что ли… Давно у нас тут не шалили, давно Баловень не колобродил — коли встретите, не оплошайте.

Алена вскочила с лавки. Она вдруг сообразила, что Федька мог сцепиться сдуру со Степаном и Афоней, а батька Пахомий, воровской помощничек, ему подсобить… И раскрыла было рот, чтобы поторопить Фрола, да сукровица потекла — она и прихлопнула губы ладошкой.

— Да уж найдем чем Баловня благословить, — молвил Фрол. — На двух санях бы лучше.