Инкуб. Строптивая добыча - Анна Вьюга Страница 40

Она пела о своей горькой судьбе, которая заставила влюбиться в инкуба. О неизлечимой болезни – инкумании. О том, что теперь без инкуба не может ни есть, ни спать, ни дышать. И думает только о том, как бы снова провести с ним ночь.

Но он жесток в ответ на её мольбы и отвечает только, что не вкушает одно и то же блюдо дважды – зачем, если вокруг так много непробованных?..

Ладонь на моём плече медленно, невозможно медленно движется от шеи к округлому краю, сбрасывая шаль на пол.

Другой рукой Велиар снимает мои очки, небрежно убирает куда-то. Хорошо, не разбивает по старой привычке. Не в силах обернуться, не в силах встретить его страсть лицом к лицу, я продолжаю сидеть напряжённым каменным изваянием, ожидая, что будет дальше.

Он совсем близко за моей спиной, но не произносит не слова. И я понятия не имею, о чём думает.

Впрочем, последнее становится чуть яснее, когда одним молниеносно-резким движением Велиар сдирает платье с моего правого плеча. Слышится треск ниток.

- Это было новое платье, - шепчу укоризненно. Сама начинаю задыхаться. Грудь ходит ходуном под лифом, я не могу контролировать дыхание.

- Я не заметил.

Становится обидно. Я так старалась, выбирала платье… а инкубу, наверное, важно только то, что под ним.

По обнажённой коже осторожно проходят кончики его пальцев. Будто пробуют на вкус. Едва ощутимо. Вцепляюсь пальцами в край сидения.

- Я думала, вы решили мне мстить.

- Я отомстил сам себе.

Так близко его хриплый шёпот в этой душной, мелькающей всполохами софитов темноте.

- Значит, то был не сон. Вы и правда приходили ночью...

- Я надеялся, во мне больше силы воли. Хотел разорвать это раз и навсегда. Разрубить мучительную связь одним ударом. Отказаться от моей маленькой строптивой добычи... к её несомненной радости.Но всё закончилось тем, что как жалкий слабак ночь за ночью приходил под твои окна пить жалкие крохи твоих девственных снов.

Почти касается губами шеи. Почти. С каждым словом его дыхание щекочет болезненно-ждущую кожу. Сглатываю комок в горле.

- Что изменилось?

- Решил, что есть только один способ избавиться от наваждения.

Становится больно. Где-то возле сердца. Такая тупая, ноющая боль. Сегодня ночью всё закончится. Так он решил. Он больше не хочет зависеть от меня. От этой жажды. Не хочет быть слабым.

Его пальцы на моей шее. Движутся вверх, ложатся на губы. Очерчивают контур, заставляя их приоткрыться.

- Нельзя… нас увидят.

Мой шёпот наполнен горечью. Всё, что угодно, лишь бы отсрочить неминуемое. Последний удар, которым он добьёт моё бедное сердце.

Велиарподаётся вперёд из-за моего плеча. Нетерпеливо дёргает и разрывает шнур, которым скреплена тяжёлая штора бордового бархата, украшающая ложу. Ткань вальяжными складками распрямляется, закрывает ровно половину сидений. Нас с Велиаром тоже. Становится ещё темнее. Но мне всё ещё видна часть сцены, хотя и не вся. Певица допевает арию откуда-то из небытия. Теперь она жалуется на соперницу – новую жертву своего инкуба, к которой он ушёл невозмутимо утолять жажду, пока её душа истекает кровью там, где он прошёл.

- Я хотела досмотреть спектакль.

- Зачем тебе это глупое действо? Какой-то смешной балаган.

- Вас смешит то, что несчастная умирает от любви?

- Пьесу придумал человек, совершенно ничего в этом не понимающий. Всё ложь от начала до конца. Инкумания - всего лишь физическая зависимость от удовольствия, которое мы дарим. Никто и никогда не любит инкубов. Только процесс.

От цинизма в его словах меня коробит. Хочется отбросить его руки, хочется обернуться ивыкрикнуть ему в лицо: «А как же я?!». Но я молчу. Он не дождётся от меня такого признания.

- А инкубы? Вы тоже не способны любить?

Он отвечает не сразу, и на это долгое мгновение моё сердце задерживает удар.

- Что за странное слово «любовь»! Никогда не понимал его смысла. Это вам, людям, приятно тешить себя иллюзиями. Они способны скрасить вашу короткую жизнь пустыми надеждами. Мы же… не можем позволить себе роскошь обманываться. Придумать себе «любовь»… чтобы что? Неисчислимую вечность страдать по беззаботному смертному существу, которое забудет тебя на следующий же день после того, как ваши пути неминуемо разойдутся на карте судьбы? Чтобы смотреть издалека на то, как руки, которые целовал, гладят волосы не твоего ребёнка? Ребёнка, которого ты бы никогда не смог ей подарить. Смотреть издалека на то, как её губы шепчут клятвы верности у брачного алтаря – шепчут не тебе? И каждый день, каждый чёртов бесконечный, повторяющийся день таскать в своей памяти как камень на шее эти отравленные воспоминания? А потом однажды узнать, что её больше нет – а ты не имеешь права даже оплакать? Такая любовь больше похожа на смертный приговор. Тебе не кажется? О нет… нкубы ещё не сошли с ума, чтоб променять бессмертие на подобную мучительную, растянутую на столетия смерть.

Я словно сгорала и обугливалась на медленном огне – тело от прикосновений его пальцев к обнажённым плечам, душа от циничных откровений инкуба.

Певица на сцене захлёбывалась арией. Кажется, инкуб нашёл новую жертву, она видела его с этой девушкой и жаловалась зрителям на то, что жизнь её разбита на куски и больше не имеет смысла.

Замерев на краешке стула в пронзительном молчании, что было между мной и моим собственным инкубом, я с трудом внимала отголоскам чужой бури эмоций. Мне бы справиться со своей.

Пальцы Велиара скользнули ниже, провели по вырезу моего платья. Он по-прежнему был позади меня, и эта невидимости обостряла чувства до болезненного предела. Погладив нежную кожу под ключицей, инкуб словно невзначай провёл линию вниз, по ложбинке, слегка проникнув под ткань лифа.

Хрипло шепчущие губы коснулись мочки моего уха.

- Хватит разговоров, Эрнестина. И раздражающего пения тоже. Уедем отсюда.

- Куда? – испугалась я.

- Уедем. Я хочу тебя забрать.

Он так и не ответил прямо. Его ладонь накрыла мою грудь поверх ткани и крепко сжала, придавив моё тело к спинке кресла, исторгнув из горла неожиданный стон. Я закусила губу, чтоб не шуметь.

- Я… как можно? Я не могу оставить свою воспитанницу…

- О, поверь, ей сейчас не до тебя. Думаю, в эту самую минуту мой друг нагибает её в какой-нибудь гримёрке перед зеркалом.

Столь откровенный ответ заставил кровь прилить к моим щекам. Из невыносимого смущения рождалось возбуждение. Я невольно сжала колени.

- Наверняка он очень спешит… нужно успеть, пока девочка не очнулась и не поняла, что бездумный бунт завёл её слишком далеко. Одну за другой он задерёт ей юбки…

Велиар освободил мою грудь на мгновение – лишь для того, чтобы едва заметно дотронуться через ткань до напряжённо-ждущего соска. Контраст грубых слов и нежных прикосновений сводил с ума, кружил голову, выбивал последнюю почву из-под ног.